Алики-малики - [7]

Письмо из книготорга взбодрило её. Исчезла слабость, появилось хорошее настроение. Всем объявила, что получила приглашение от подруги, которая собирается показать её московским врачам. До самого последнего дня не сообщала даты отъезда.

Накануне вдруг почувствовала слабость. Закралось смутное предчувствие, что это последняя в её жизни поездка и что она, наверно, не вернётся. Наглоталась лекарств, отлежалась немного и всё же решила ехать. И обо всём сказала Алику. Алик нисколько не обиделся, что не он едет в Москву, он был даже очень рад за бабу Шуру и горд оттого, что, кроме него, в квартире об этой поездке никто не знал.

Непонятно, как удалось ему вырваться из-под бдительного родительского ока — возможно, сослался на какую-нибудь районную олимпиаду юных математиков. Он встретил Александру Ивановну на углу Бассейной улицы, взял её лёгкий чемоданчик и пустился в рассуждения о будущих городах — поводом послужила Москва, — о городах сферических, кольцевых, высотных, островных, летающих вокруг Земли, громко кричал, привлекая внимание прохожих. Александра Ивановна слушала его вполуха и озабоченно заглядывала в окна первых этажей, соображая, не очень ли скромно — потёртая жакетка, шляпка, туфли на низких каблуках — одета она для столицы.

На вокзал пришли за час до отхода поезда, времени было много, она завела Алика в кафе и накупила разных сортов мороженого, две бутылки фруктовой воды, курила и смотрела на Алика, лизавшего фиолетовые и розовые шарики и не перестававшего рассуждать — на этот раз о будущем транспорта. Припухшие глаза Александры Ивановны подозрительно мигали, она прикладывала к носу платочек и хрипло кашляла, прочищая горло. Она с болью расставания смотрела на этого неумолкающего человечка, который, сам того не ведая, сделал счастливыми последние её дни. Грусть, с какой она смотрела на него, горчила предчувствием, что она уже не вернётся и больше не увидит его. И тогда она подумала вдруг, что он, наверно, будет счастлив и без неё, и успокоилась. И мир, в котором она жила, стал удаляться от неё, она знала, что останется сейчас одна, и ей вдруг стало хорошо, потому что уже тогда, когда вызывали ночью неотложку, уже тогда она рассчиталась с жизнью и жила теперь сверх положенного срока, и сейчас поняла, что это состояние снова придёт к ней и уже не уйдёт. Но оно ещё не пришло, и пока её что-то связывало с жизнью — мальчик, этот философствующий человечек, пучеглазый, кучерявый Алики-малики. Она в последний раз дышала его дыханием и ненасытно смотрела на него, единственно дорогое ей сейчас на свете существо. Нет, она жила, ещё жила и наслаждалась, глядя, как работает языком на два фронта Алик, проникаясь его жизнью, сливаясь с ним, и чувствовала, что он навсегда входит в неё, верила, что, может быть, через сто, двести, пятьсот, тысячу лет они ещё встретятся, чтобы уже никогда не расстаться.

— Алики-малики, мы не опоздаем?

Нет, времени было ещё достаточно, но беспокойство подхватило и повлекло её вон из кафе. По платформе расхаживал, вглядываясь в лица, Сергей. Неизвестно, как он узнал о её отъезде. Он подлетел к ней, расталкивая толпу, взял её за плечи, что-то хотел сказать, но бубнил, заикаясь, осевшим голосом.

— Ты не волнуйся, сынок, Серенький мой. Всё будет хорошо.

— Как… какая подруга? Зачем неп… правду говоришь?

— Ну, сынок, прости меня, старую дуру, не хотела тебя огорчать. Ты не сердись на меня, милый, не ругай непутёвую твою мать… Ты прости меня…

Сергей оглянулся — на него, засунув руки в карманы, странно косил глазами Алик, смущённый нежностью женщины, которую любил больше всех.

— Здравствуй, Сергей, — сказал он, как бы извиняясь. — Я тоже провожаю твою маму.

«Твою маму» — он проговорил эти слова затруднённо и с каким-то удивлением, словно расставаясь с чем-то важным, принадлежавшим только ему, а вот сейчас приходилось делить это с кем-то ещё. Недоумение сквозило в глазах его. От Александры Ивановны не ускользнуло это недоумение, оно обожгло её душу: чужая она, старая, пропасть разделяет их, а ведь он смотрел на неё как на мать, глазастый этот говорун и фантазёр, и тихая, подавленная, как глоток рыдания, шевельнулась обида на судьбу.

— Её посмотрит хороший московский доктор, — докладывал Алик Сергею, словно тот ни о чём не знал.

— Да что ты мелешь! — вскричал Сергей, поймавший наконец голос, до этого ускользавший от него. — Да она же премию какую-то получила, книгоноша несчастная!..

— Да? — не очень удивился Алик. — Это, безусловно, интереснее, чем ходить по докторам. — Он ни капли не смутился оттого, что баба Шура бессовестно обманула сына — видимо, моральные вопросы, цена слов и поступков не занимали его. — В таком случае, баба Шура, ты обязательно должна побывать в планетарии и зоопарке. Папа обещает меня свезти в Москву, — Алик вздохнул и отвёл глаза в сторону, — если я буду хорошо себя вести и успешно закончу седьмой класс…

— Ты должен постараться, Алик.

— Конечно, я буду стараться, но не всё зависит от меня, к сожалению. Если учительница по физике не понимает простых вещей, то сколько ни старайся, а больше троечки у неё не получишь.