Алиенист - [189]

— Пришли в себя, Джон? — улыбнувшись, поинтересовался он.

— Э-э-э… — вот все, что я смог издать в ответ. — Где-е…

С явным усилием Крайцлер повел головой в сторону башенки. Связанный мальчик лежал на том же месте, вот только испуганные вопли его превратились в испуганное хныканье. Прямо перед ним спиной к нам застыла гигантская фигура в непримечательной черной одежде. Человек уже начал снимать ее и аккуратно складывать на плиты променада. Спустя несколько минут он уже стоял полностью обнаженным, сверкая в лунном свете шестью футами сплошных мускулов. Потом шагнул к мальчику — тому, суда по начинающей обозначаться фигуре и чертам лица, было лет двенадцать, — и, схватив за волосы, поднял его голову вверх.

— Ревешь? — спросил человек низким, лишенным всякого выражения голосом. — Такой мальчик, как ты, обязан реветь…

Он отпустил его голову и обернулся к нам с Крайцлером. Спереди мускулатура его выглядела так же внушительно, как и сзади, — от плеч и ниже он находился в великолепной физической форме. Я вытянул насколько мог шею, чтобы разглядеть его лицо. Не знаю, чего я ожидал, но к банальности явившихся мне черт готов я не был. Чем-то он напоминал Адама Дьюри — черепом с туго натянутой кожей и жидкими волосами. Глаза тоже были братнины и так же казались слишком маленькими для такой огромной костистой головы. Правая часть лица его была слегка опущена, хотя сейчас не дергалась, а огромный рот тоже был крепко сжат. Но в целом передо мной было заурядное лицо человека, и ничто не выдавало в нем той бури страстей, что кипела в этой огромной голове. Выглядел он так, будто аранжировка этой кошмарной сцены ничем не отличалась для него от подсчета душ при переписи населения.

И это, внезапно осознал я, было самым страшным из всего, что я до сих пор узнал о Джоне Бичеме. Совершенно буднично он присел над аккуратной стопкой одежды, извлек из нее громадный нож и направился к нам. Его рельефное тело, почти лишенное растительности, сверкало в лунном свете, словно выточенное из мрамора. Подойдя, он остановился, широко расставив ноги, затем нагнулся над нами и поочередно посмотрел нам в глаза: сначала Крайцлеру, потом мне.

— Всего двое, — сказал он, покачивая головой. — Это было глупо — глупо.

Он поднял нож, действительно, очень похожий на тот, что Люциус показывал нам у Дельмонико, и, прижав лезвие плашмя к правой щеке Ласло, принялся водить по лицу моего друга. Ласло, внимательно следивший за каждым движением его руки, осторожно произнес:

— Яфет…

Бичем злобно зарычал и тыльной стороной левой руки жестко ударил моего друга в висок.

— Не смей говорить это имя! — Он весь кипел от ярости. Нож вернулся к скуле Ласло, и Бичем легонько нажал на него; по щеке Крайцлера скользнула капля крови. — Не смей говорить это имя… — Бичем выпрямился и сделал глубокий вдох, словно бы подобный всплеск эмоций был чем-то недостойным. — Вы искали меня, — сказал он и впервые за все время улыбнулся, обнажив большие пожелтевшие зубы. — Вы пытались следить за мной, но на самом деле следил за вами я. — Улыбка тут же исчезла, словно ее и не было. — Хотите посмотреть? — Он указал ножом на мальчика. — Тогда смотрите. Он умрет первым. Чисто. В отличие от вас. Вы глупые и никчемные — вы даже не смогли остановить меня. Глупые никчемные животные — вас я разделаю живьем.

Когда он зашагал к мальчику, я прошептал Крайцлеру:

— Что он собирается делать?

Ласло еще не оправился от последствий затрещины.

— Мне кажется, — отозвался он, — что он собирается убить этого мальчика. И, я думаю, он хочет, чтобы мы за этим наблюдали. После чего…

Я заметил, как по щеке Крайцлера продолжает течь кровь.

— Вы как?

— Ай… — буркнул он в ответ, показывая, насколько мало его волнует наша дальнейшая судьба. — Глупость куда болезненнее. Мы прекрасно знали, что человек, которого мы преследуем, — прекрасный скалолаз, и тем не менее нас удивляет, что он справился с обычной каменной кладкой и зашел нам в тыл…

Тем временем Бичем склонился над связанным мальчиком.

— Зачем он разделся? — спросил я. Ласло секунду изучал убийцу, потом ответил:

— Кровь. Он не хочет запачкать одежду.

Фигура перед нами отложила нож и принялась гладить извивающееся юное тело.

— Но ведь это не единственная причина? — продолжал Ласло с некоторым удивлением.

На лице Бичема по-прежнему не отражалось ничего — ни гнева, ни похоти. Он коснулся торса мальчика, провел по его конечностям — безразлично, как хирург в анатомическом театре; на мгновение он замер лишь в тот момент, когда его рука достигла гениталий жертвы. Несколько минут он поглаживал их, затем зашел мальчику за спину, одной рукой лаская его обращенные к небу ягодицы, а другой потирая свой член. Я живо представил, что за этим последует, и мне стало так дурно, что я отвернулся.

— Но я думал… — пробормотал я чуть ли не с негодованием, — я думал, он не насилует их.

Ласло продолжал наблюдать.

— Это не значит, что он не пытается, — рассудил он. — Это очень сложный миг, Джон. Он писал, что не «осквернял» детей. Но кто сказал, что он не пытался это сделать?

Я повернул голову и увидел, что, поглаживая мальчика, Бичем, похоже, так и не смог вызвать у себя эрекцию.