Алиедора - [54]

Порыва наёмников хватило ненадолго. Кто-то из пехотинцев первым швырнул наземь бесполезную, обломанную пику и бросился наутёк. Строй доарнцев рухнул, сломался, словно яичная скорлупа, и люди брызнули в разные стороны, словно мелкие рыбёшки от хищного клыкохвата.

Всадники поворачивали скакунов, но уйти удавалось далеко не всем — варвары ловко подсекали ноги гайто, наёмники падали, и северяне деловито оглушали не успевающих подняться людей.

Алиедора по-прежнему не могла тронуться с места, словно какая-то сила приковывала её к лежавшему без сознания трёхглазому чародею.

Очень скоро она осталась одна. Доарнцы спасались бегством, бросившись во все стороны, верно рассудив, что горстка северян не сможет преследовать сразу всех; варвары и в самом деле не стали гоняться за двумя ушканами — развернувшись цепью, они отсекли где-то сотни полторы пеших воинов, быстро прикончив сопротивлявшихся, после чего оставшиеся бросили оружие. Алиедора слышала громкие стенания и истовые мольбы, обращённые и к Ому Прокреатору, и к Семи Зверям; северяне обращали на это внимания не больше, чем на гудение мух, будь здесь сейчас мухи.

Трое рослых варваров поднялись на холм, туда, где неподвижно застыла Алиедора, не сводя с поля боя остекленевшего взгляда.

Нельзя сказать, что северяне вышли из боя без единой царапины. Все трое были попятнаны, у одного был рассечён лоб, у другого кровь стекала по руке, третий приволакивал ногу. Прямо на Алиедору шагал высоченный воин, шириной плеч поспоривший бы с дверным проёмом. Высокий шлем в виде оскаленной драконьей головы он снял и нёс на сгибе левой руки, мокрые от пота волосы слиплись и висели неопрятными сосульками, щёки, лоб и открытую шею покрывали татуировки — какие-то спирали, перевитые языками пламени.

— Где он, Хтафр? — густым басом осведомился высокий, судя по всему, предводитель северян. — Где этот колдун?

— Здесь, кор Дарбе, — почтительно отозвался другой воин, шагавший по правую руку от вожака. Татуировок на его лице было куда меньше. — Я бил так, чтобы он не скоро поднялся, хвала Дракону вечному, непобедимому.

Вожак молча кивнул.

— Вот он, кор, — заговорил третий варвар, с секирой, окровавленной по всей длине топорища.

Метхли слабо зашевелился и застонал. Его гайто бросился было прочь, однако воин с секирой неожиданно ловко метнул своё громоздкое на первый взгляд оружие, подрубив несчастному животному ногу. Скакун с отчаянным, почти человеческим криком повалился на истоптанный и окровавленный снег, забился в агонии, фонтанируя кровью из перебитых жил.

— Его-то за что… — бесцветным, ничего не выражающим голосом проговорила Алиедора. Что-то очень важное должно было вот-вот случиться с нею, что-то страшное — но необходимое. И она замерла, затаилась, чувства ушли в глубину — так будет легче, знала она. Откуда пришла эта уверенность, кто её внушил — какая разница? Алиедора не сомневалась, что поступать стоит именно так.

Словно только что заметив её, северяне замерли, уставившись на девушку. В их взглядах, как ни странно, Алиедоре почудилось нечто общее с тем, как, бывало, смотрел на нее Метхли.

— Кто это, Хтафр? — осведомился предводитель.

— Воистину, то ведает лишь Дракон побеждающий, предвечный. — Варвар по имени Хтафр склонил голову к плечу, разглядывая доньяту.

— Она скована с колдуном, — прищурившись, объявил третий воин.

— Значит, к мясу её, когда с ним покончим, — бросил вожак, презрительно покосившись на Метхли. — А этого — поднять! С ним я сам должен.

Хтафр и ещё один воин тотчас же вздёрнули полубесчувственного чародея на ноги. Трёхглазый застонал, голова его бессильно моталась. Казалось, его багровое око варваров ничуть не удивило.

Вожак вытянул руку с мечом, по испачканной стали пробежало нечто вроде быстрого отблеска. Конец клинка нырнул под подбородок чародея, заставив того вскинуть голову. Взгляд Метхли прояснился; теперь в нём бился, видела Алиедора, нестерпимый ужас.

— Ну что, урод, — гулко захохотал вожак, — помогла тебе твоя магия?

Метхли захрипел, пытаясь отодвинуться, отвернуться; напрасная попытка, взор вожака варваров притягивал и лишал сил ничуть не хуже третьего глаза самого чародея.

— Гордись, — бросил северянин, не опуская меча, — у тебя сегодня великий день. День освобождения. Ты поведёшь огненной тропою остальных. Их дорога к Дракону непобедимому, вечному должна быть лёгкой.

Рот Метхли приоткрылся, и — о чудо! — уголки губ расползались всё дальше и дальше, чуть ли не до самых ушей, из-под бледной плоти лезла чернота, исчезали обычные человеческие зубы, вместо них появлялся частокол совершенно иных, игольчато-острых. Нижняя часть лица почти отвалилась вниз, чёрный раздвоенный язык задрожал, облизывая края жуткой пасти.

— Я ваш! Ваш! Такой же, как вы! — прошипел чародей, в его странно изменившемся голосе ненависть смешивалась с ужасом. — Я избран, я отмечен! Я с вами!

— Ты не с нами, червь. — У вожака северян не дрогнули ни голос, ни рука, сжимавшая эфес. — Ты не изменён, как мы. Ты изуродован. А уродство жить не должно. Потому-то твоя магия ничего и не смогла нам сделать. Ни тогда, ни сейчас. Огненной тропою ты отправишься первый. Но сперва мы заставим твою плоть отпустить твоё истинное «я».