Алиби для медведицы - [5]

– Утонул? – не понял я. – Как утонул? Это уже третья версия! Сначала его медведь заломал, потом он о камень ударился, теперь, ты говоришь, утонул?

– Все так. Медведь ударил, с обрыва башкой вниз рухнул, но умер он оттого, что захлебнулся. Вскрытие показало.

– Поедем, – решил я, – ружье возьму. Вдруг птичка на дорогу выйдет гальковать?

По осени птичка выходит на дорогу гальковать, то есть клевать камешки. Они помогают ей в пищеварении так же, как местным жителям алкоголь. Только в отличие от птичек он им нужен круглый год, поэтому магазин в деревне вряд ли когда-нибудь постигнет участь стекольного завода.

В то время как Толик показывал высокий пилотаж, то ныряя в ямы, то накреняясь так, что «уазик» почти ложился на бок, я смотрел вперед на дорогу в надежде увидеть черную шею глухаря. Один раз вспорхнул рябчик, и это все. Может, рано еще или холодно.

Близко к мосту подъезжать не стали. То самое место определить было нетрудно, его огородили красной лентой. На душе стало тревожно. Толик, не скрывая любопытства, подошел к ограждению и, улыбнувшись мне, со словами: «Мы не волки, флажков не боимся», – перешагнул через ленту. Я последовал его примеру. Внутри периметра не было так натоптано, как за ним. Медвежьи следы четко отпечатались на песке. Следы сапог – тоже. В месте падения на обрыве образовалась выемка. Каменюка внизу впечатлял. Я представил, как Спонсор, отведав здоровенных медвежьих когтей, полетел вниз, затылком на этот камень, и, потеряв сознание, бултыхнулся головой в воду…

Толик рассматривал следы молча. Не знаю, что он прочитал на земле, для меня уже было достижением то, что я сумел отличить медвежью лапу от сапога сорок четвертого размера.

– А ведь его, вероятно, можно было спасти, пока он еще несильно нахлебался? Сделать искусственное дыхание? – заметил я.

– Ой! Кто будет делать искусственное дыхание? Савроська, что ли? Он слов таких не знает, – скептически проговорил Толик.

– А ему теперь не впаяют оставление человека в беспомощном состоянии? – постарался я сформулировать как мог свои опасения.

– Вряд ли. Его же рядом не было. Он не сразу Щербакова нашел.

Я решил сфотографировать следы, обрыв, речку и окружающую обстановку, чтобы показать потом Валерику и Александру Михайловичу, и достал цифровик.

Возвращаясь к «уазику», я сожалел о том, что следопыт вряд ли из меня когда-нибудь получится. Хотя, если постараться, можно отличить следы Щербакова – все те же сапоги – от следов Савроськи, они поменьше. Кажется, это кроссовки. Так, глядя под ноги, я дошел до двух окурков. Один был от дорогих сигарет с фильтром, другой – что-то типа «Примы». Следы кроссовок и сапог здесь сходились. Посмотрев направо в лес, я увидел нечто примечательное и пошел туда.

– Что там? – спросил Толик.

– Корзина, – ответил я. – Грибы уже испортились. – Здесь, очевидно, Савроська услышал медвежье рычание и крик Спонсора. До этого они стояли, курили, там, на дороге, и разошлись. Савроська – сюда, он увидел грибы, а Спонсор побрел вперед, пока не перешел Варваж по мосту к тому злополучному месту.

Толик помолчал немного, потом предложил:

– Ну что, поедем обратно?

Я решил, что пришло время поближе познакомиться с горе-героем дня, хотя бы заочно:

– А Савроська, он кто вообще?

– Придурок, – ответил Толик.

Я подумал, что это неудивительно, если у них директор завода – Флора-дурочка.

– Чем он прославился, я имею в виду? Не считая последнего случая.

– Да ничем. Друган покойного Славика-Чумы. Он да Никотиныч – вот троица была. Ни одна драка без них не обходилась… – Толик аккуратно объехал бревно на дороге.

Имя Чумы гремело, когда только состоялось наше знакомство с деревней. Однако Славик часто зарывался и плохо кончил – пырнул ножом Мусора и, не дождавшись суда, наложил на себя руки.

– А как Мусор себя чувствует после гибели Чумы? – спросил я.

– А что Мусор? Это же Славка за нож схватился, а не он.

– И посадил бы? Вот так запросто, знакомого, из своей деревни?

– Должность такая. Он от людей отделен погонами. Сам ее выбрал. – Толик, очевидно, не собирался сочувствовать Мите и не любил его.

Вернувшись домой, я запер в шкаф ружье, прихватил деньжат и отправился за харчами. Шел-то я по одному делу, а в голове крутилось другое. Мысленно возвращался в лес, на Варваж, туда, где мы с Толиком осматривали кусок берега, огороженный красной лентой. И, признаться, чем больше я вспоминал отпечатки на песке, тем сильнее ощущал какое-то смутное противоречие в увиденном, которого и сам себе не мог объяснить. Решил отложить разбирательство на потом, поскольку подошел к магазину. Едва я потянул на себя тяжелую дверь, как не просто увидел глазами – почувствовал всем своим существом ее, Ромину племянницу! Возле прилавка, в окружении краснокувшинских бабулек, она выглядела точно высокая американка во вьетнамской деревне из голливудского фильма.

– Здравствуйте! – громко сказал я, важно растянув приветствие.

За прилавком стояла жена Хустова Стася, уличенная накануне в рукоприкладстве, худая, жилистая, похожая на Женьку-Джо, что было неудивительно, поскольку она приходилась ему родной сестрой.