Алхимик. По следам Джордано Бруно - [10]

— Не жалеете, что пришлось идти сюда, покинув теплый очаг в приходе?

Его собеседник присел на колонну, все еще шумно дыша и барабаня пухлыми пальцами по животу, и ответил:

— По правде говоря, я предпочел бы доброе вино из моей бочки этому холодному и сырому воздуху.

— Не следует забывать книгу Исайи, где сказано, что вино может погубить даже пророка, — не сдержался самый молодой из братьев, проявив неосмотрительность.

— Есть много вещей, которых следует остерегаться больше, чем пророчеств Исайи, — прозвучал раздраженный ответ. — Лонгин, лично отбери дозорных, пусть перевернут здесь все плиты во дворах, осмотрят подземелье, поднимутся на башню!

— Будет сделано, отец Педро.

Ум этого приходского служаки работал лучше, когда от него требовалась реакция, а грозящая неудача пробудила в нем чуткий инстинкт охотничьей собаки.

Матео еще больше забеспокоился, хотя и знал, что в доступных подземельях братьев не найти, даже если постараться.

Грохот переворачиваемых камней и плит эхом разносился в темноте, как шум далекой битвы.

Наконец, когда солнце уже поднялось над горизонтом градусов на десять, вернулся Лонгин в испачканной одежде, с расцарапанными в кровь руками.

— Нет тут никого! Мы обшарили все подземелья, там полная разруха и ни души. Никаких следов безбожников. Отец Педро, мои люди устали, раздражены и хотят пить. Прикажите прекратить эти бесполезные поиски!

Два десятка разбойников за его спиной загудели, по-звериному поддерживая просьбу своего предводителя.

Отец Педро, тщеславный и жестокий, опирался на этих людей и потакал им, осыпая подарками и разного рода маленькими радостями. Поэтому его решение было предсказуемо.

— Проклятые псы! Наверное, они заметили, как мы приближаемся, и сбежали. Собирай своих людей, Лонгин, и веди нас в приход.

Толпа одобрительно заревела, и головорезы радостными завываниями сообщили новость своим товарищам, которые все еще рыскали в отдалении.

Трое братьев ложи вместе со всеми быстрым шагом двинулись в городок, а в руинах осталось несколько человек, которые должны были нести дозор, пока не придет смена или пока ситуация не определится.

Пабло Симон целый день оставался практически неподвижным, заживо замуровав самого себя. Расщелина, в которой он прятался, находилась в римской стене трехметровой толщины. Он тщательно заделал края расщелины с обеих сторон, одновременно засыпая ее обломками камня.

Сделав таким образом свою щель меньше, он дождался, пока сумерки не стерли краски с пейзажа вокруг, и, пытаясь не шуметь, выбрался из своего заточения.

Неподалеку несколько гвардейцев инквизиции болтали, согреваясь жидким огнем — настойкой из большой бутыли.

Он едва мог двигаться — от долгого сидения в столь неудобной позе затекли ноги. Со всеми предосторожностями юноша добрался до одного из потайных входов, где дверью служила тяжелая каменная плита. И убедившись, что его никто не видит, постучал, как это не раз делали на его глазах братья. Он подождал некоторое время, но снизу не донеслось ни единого звука. Попробовав отодвинуть плиту, он понял, что ее закрыли на тяжелые засовы, а с ними не справилась бы и сотня человек.

Приближавшиеся шаги одного из солдат заставили его метнуться в углубление старинного портала. Оттуда ему было видно, как блестящие сапоги выдавливали в земле еле заметное напоминание о себе. Когда шаги солдата стихли вдали, Пабло Симон осторожно выбрался из укрытия и вернулся к плите. Он еще раз постучал маленьким камешком, но ответа опять не было. Он снова попробовал сдвинуть плиту, и, к его неописуемой радости, она немного подалась безо всякого шума. Молодой человек замер, отошел на несколько шагов и внимательно огляделся. Вокруг не было ни души, ближайший костер горел метрах в двухстах от него. Он вернулся к потайному входу и так быстро, как смог, немного отодвинул плиту, чтобы пролезть через отверстие. Внизу царили густой мрак и тишина. Пабло Симон спустился на несколько ступенек и остановился, чтобы задвинуть плиту на место. И когда ему это удалось, сошел по оставшимся ступенькам в галерею. Неожиданно сбоку распахнулась дверь, и в исходившем оттуда свете стало видно, что его окружило тесное кольцо людей в капюшонах, а несколько шпаг медленно приблизились к его телу.

— Ты один? — спросил кто-то.

— Вы же видите. Опустите шпаги, братья! Мне удалось обмануть людей Лонгина… После того, как я узнал вас, меня совсем не влечет обычный мир.

Острия шпаг не шевельнулись, и тот же самый голос произнес:

— Говори правду! Если гвардейцы поблизости, то тебя наверняка видели и выследили. Нам надо это знать, и если так — мы завалим эту галерею камнями и собьем их со следа. Если ты сбежал от них — то должен рассказать, как это получилось!

— Повторяю — никто за мной не гнался. Я двадцать часов провел на ногах в укрытии, лишь бы не навести их на след… Только не знаю, как там отец Матео… Братья, сжальтесь, позвольте мне отдохнуть!

При этих словах бедного страдальца шпаги опустились, и один из братьев, возможно старший, повел его в ближайшую келью.

— Ты должен простить нас за такой прием, милый юноша, ибо Иисус также учил защищать все благородное от посягательств зла. Для нас братство является чем-то более благородным и гораздо более христианским, чем другие общины, исповедующие бездумное идолопоклонство и кровожадный фанатизм. Это пристанище для немногих истинных христиан, которые, даже будучи гонимы и истребляемы, сохраняют неоценимую привилегию оставаться добрыми, искренними и свободными от ненависти к тем, кто ощущает Бога не только через нашего дорогого Учителя, но и с помощью Моисея, Платона, Мухаммеда или кого-то еще. Все они советуют практиковать добро и добродетель… А теперь отдохни и поешь, а потом тебя проводят в твою келью — и отсыпайся сколько захочешь. Возможно, брат Одиннадцатый вернется завтра.