Альфонс - [9]

Анаконда залпом опрокинула полстакана.

— Как только революция началась, дедушка — сразу в Москву. В ЧК пошёл. Говорит им, хочу уничтожать врагов трудового народа. Это сейчас, — она налила ещё полстакана, — брешут демократы, что ЧК невинных людей убивала… Врагов было полно. На каждом шагу — враг. Дедушка говорил — счастливое время. Получил кожанку и наган. И каждый день — человек по пятнадцать-двадцать. Дедушка очень любил в рот из пистолета. Это он при мне болтал друзьям своим, когда в упад нажирался. Много раз болтал. Говорит, любил, чтобы юноши были — длинноногие, стройные, голубоглазые, высокие, блондины чтобы… Говорит, вкладываю пистолет в рот, а сам чувствую — в штанах шевелится. Один раз попробовал: одной рукой за пистолет, а другой — в штаны… Здорово, говорит! Засекли один раз. Взыскание сделали. Недостойно, сказали, ведёшь себя для бойца революции. Попросили, чтобы больше не делал так.

Опрокинув стакан, Анаконда захрустела его огурцом. Потом перевела дух. И продолжала опять.

— А когда закончилась революция, дедушке скучно стало. Он застрелиться хотел, но не решился. Повесился тогда. Верёвка не выдержала. А потом ему говорят: надо товарища Троцкого и генеральные, Сталин нам не годится. Дедушка так обрадовался… Даже пить бросил, побрился, помыл голову и костюм новый купил. Ему дали наган. Дедушка должен был председателя горкома грохнуть. Но тут кто-то донёс. В самый последний момент… — Анаконда приподняла стакан и сделала несколько глотков. Сунула в рот огурец. — К дедушке пришли ночью. Увезли в воронке. В НКВД ему половину зубов выбили. Иголки горячие загоняли под ногти. Яйца табуреткой отдавливали. Дедушка им всех своих перечислил. Кого знал. А заодно — соседей и родственников. Ему повезло тогда. Двадцать пять дали. А остальным: через одного — расстрел. Дедушка просидел на Севере до пятьдесят шестого, пока Хрущёв не освободил. Реабилитировали, как незаконно репрессированного… Когда его хоронили, ордена несли на подушечках, — она сладко заулыбалась, — речи читали, пионеры отдавали салют, улицу назвали дедушкиным именем… Сейчас переименовать хотят. Демократы… — Максимова выругалась по мужски и с такой неподдельной искренней злобой, что Андрей испытал к ней даже какое-то уважение. Хотя весь остальной рассказ вызвал только мурашки.

Максимова допила водку и начала оседать. Язык её как то резко сделался заплетающимся. Максимовой, явно хотелось рассказать что-то ещё из своего архива, но она сама уже не знала — что. Водка вылилась мимо тарелки на скатерть, огурец полетел вниз. Спустя пару минут Анаконда уже сладко дремала, расположившись между стульями.

Газель видела, что услышанное произвело на Андрея неслабое впечатление.

— Мы это всё в сто первый раз послушали. — Спокойно сказала она. — Лена слишком быстро пила. Обычно Анаконда наша успевает рассказать ещё, как дед этот мертвецов трахал и как пробовал мертвечину есть. — Газель отхлебнула кофе и повертела в пальцах пирожное.

И тут взгляды всех обратились опять к Масксимовой. Анаконда неподвижно лежала на полу, а вокруг неё расплывалась теперь неприятно пахнущее пятно.

— Безобразие. — Громко сказала Диана. — Настя, тварь! Где ты, скотина, шляешься?

Настя появилась, не глядя ни на кого.

— Унеси это. — Приказала Диана, ткнув указательным пальцем.

То, что последовало дальше, заставило Андрея сморщиться. Ничего более позорного, ничего более унизительного для женщины-самки видеть ему не приходилось. Настя, тяжело упираясь, волочила безжизненную Анаконду за ноги — так, как если бы та была вещью, предметом. Андрей подумал, что, вот, сейчас Настя, пожалуй, сполна расчиталась с Максимовой за вчерашнее.

Газель ласково и очень-очень осторожно потрогала Андрея за ногу, поползла вверх.

— Ты знаешь, что когда женщина хочет мужчину, она потеет?

Газель вытерла пальцами лоб, потом медленно облизнула губы. Андрей поёжился.

Пошли. — Тихо сказала Газель. Почти прошептала.

Андрей покорно поднялся.

— Знаешь, некоторые люди брезгуют целоваться. Они говорят, что неприятно брать в рот чью-то слюну. — Газель разговаривала, когда они поднимались наверх. — Я не понимаю таких людей. Очень люблю слюну. У каждого человека — свой вкус, и это — вкус его слюны.

Андрей осторожно и с интересом посмотрел на Газель.

У меня есть большая коллекция.

Газель толкнула дверь и первой вошла в комнату.

— Пузырьки. В каждом — слюна мужчины или женщины. Всех, с кем я когда-то спала. — Она сентиментально пожала плечами. — С человеком когда-нибудь расстаёшься… А потом хочется вспомнить его. Пузырьки эти я замораживаю. Хранятся они долго. Иногда открываю коллекцию… Полижу кого-нибудь.

Газель достала из сумочки пузырёк.

— Пожалуйста, Андрей. Сделай немножко.

Андрей внимательно смотрел ей в глаза, потом также внимательно — на пузырёк. Он вдруг почувствовал тошноту: представилось, как спустя много лет стареющая Газель станет надлизывать пузырёк с его замороженной… Андрей быстро взял шклянку. Несколько раз сплюнул. Потом отодвинул пузырёк в сторону — чтобы на глаза не попадался. И тут он увидел свёрток, который Газель достала из сумочки. Она развернула всё и положила на кровать. Это была школьная форма. Девчоночья.