Аленький цветочек - [10]

Сама того, не ожидая, в порыве бесконечного доверия, Настя, обхватив Сулеймана за талию, уткнувшись носом в твердый живот, громко и горько разрыдалась.

— Что? Что с тобой? Девочка, моя любимая! — растерянный мужчина не находил слов для утешения.

— Прости, прости меня дедушка! У тебя так, так прекрасно все. Я очень, очень довольна! Никто, никто меня не обидел. Они, они все такие хорошие, добрые, любят меня! И Бахтияр, и Карим, Али, все, все, дедушка. Это я, я виновата! Я, я очень, очень, прости меня, соскучилась за папочкой, прости, прости дедушка, — сквозь всхлипы рыданий причитала Настя, — они снятся мне каждую ночь, а еще братишка родился. Да, я разговариваю с папой, но, но я очень хочу их увидеть всех, подержать малыша. Понимаешь, увидеть, прикоснуться, обнять, поцеловать. Настя подняла заплаканные глаза, на ресницах дрожали алмазы слез. В отчаянии она заколотила кулачками в жесткую грудь, — ты ведь добрый, дедушка! Ну, пойми меня? — она еще громче зарыдала.

Сулейман, осторожно освободившись от ее рук, резко развернулся и вышел из гостиной. Настя, спохватившись, отерев слезы, умчалась к себе: «Ну почему, почему она была так безрассудна! Практически, по честному, это ее работа, очень хорошо оплачиваемая — работа! Не сложная, не трудная, но оплачиваемая так щедро, душевно. Ей всего лишь нужно раз в день навешать цветок, поливать его, следить за ним и, и все! А она расхныкалась! Пусть это экзотическое растение так дорого ему, ее названному дедушке, пусть! Он же дарит ей любовь и ласку, внимание, заботу, он кормит ее, подарил ей несравненную Жасмин и потом учеба! В какой советской школе, с какими учителями, она смогла бы столько узнать за такой короткий срок? Как она могла, быть такой неблагодарной? Какая глупость! Что теперь он подумает о ней?». Стоя под теплым душем, смывая с себя слезы, грусть, отчаяние Настя твердо решила просить прощения за истерику у дедушки Сулеймана. Тоска о родных отошла на задний план и рассеялась под гнетом «тяжкой» вины. «Папочка, я так хочу увидеть тебя, своего братишку», — злополучная мысль шевельнулась в голове, но уставшая Настя крепко уснула.

Следующий день прошел как обычно. Настя получила высший балл, сдав сразу два экзамена по биологии и латыни. Начала готовиться к следующим. Если так пойдут дела дальше, то еще полтора — два месяца и курс средней школы будет окончен! Ура! К черту хандру, звонки отцу! Почему он не приедет сам! Разве она не говорила, что учится и сдает экстерном труднейшие программы! Но… как хочется самой приехать!.. Она почувствовала на плече тяжелую руку.

— Сколько у тебя еще осталось экзаменов?

Вся, сжавшись от напряжения, Настя повернулась, глаза налились слезами.

— Прости меня за вчерашнее, пожалуйста! Я, я такая неблагодарная! Я наверное обидела тебя, прости дедушка, ты такой хороший и добрый, прости, — слезы градом покатились с густых ресниц.

— Не плачь, не надо, Анастасия, внученька, любимая, навестишь ты своих родных! Почему ты раньше мне не сказала, что желаешь съездить в гости? У тебя полное право! Ты даже можешь вообще не возвращаться, я пойму, только мне очень хотелось бы, чтобы ты вернулась, пропадет без тебя цветок! — внезапно, крепко обняв ее, добавил, — пойми, у меня никогда не было дочери, а тем более внучки, — опять резко развернулся и ушел.

Настя, обрадованная, разрешением навестить семью, решила сначала закончить программу обучения, а потом уже ехать. «А может быть и не ехать?» Ей нестерпимо было жалко Сулеймана — он такой одинокий. Но все равно она съездит домой и обязательно, непременно вернется. Она почувствовала глубокую привязанность к этому, не всегда понятному, человеку.

От драгоценных подарков для родни Настя, как и отец в свое время, отказалась, только попросила какую-либо игрушку для маленького братишки. В день отъезда Сулейман дал ей красивую бархатную коробку, в которой лежал маленький кинжал дамасской стали, в инкрустированных драгоценными камнями ножнах. Настя даже не догадывалась о истиной ценности подарка. Кинжалу было более пятисот лет. Сулейман, вручая его Насте, сказал, что это подарок для настоящего мужчины, каким непременно станет ее братишка. Девушка горячо поблагодарила названного дедушку, расцеловав его в обе щеки. Счастливая и довольная она поднялась в свою комнату. «Завтра вечером она будет дома!!!». «Господи! Она не видела папочку целых два года! А малыш! Какой он? Спать не хотелось. Выйдя на террасу в легком халатике, Настя с наслаждением втянула в себя, напитанный ароматами южной ночи воздух, раскинула руки навстречу огромной полной луне и замерла в счастливом ожидании чуда, чего-то прекрасного… Порхали ночные бабочки, темными призраками в ирреальном лунном свете планировали бесшумно летучие мыши. Необычный звук, несвойственный, не соответствующий окружающей ее тишине вывел Настю из забвения и неги. Где-то, невдалеке, плакало жалобно, требовательно, даже зло, какое-то животное. Это был дикий, рычащий стон смертельно раненного неизвестного зверя.

Однако нельзя сказать, что бы Насте он был так уж незнаком, порой сквозь сон ей чудилось, слышалось, нечто подобное, но сейчас, наяву, так четко был слышен этот непонятный звук. Животных, ни диких, ни домашних во дворце и саде не водилось, а звук был совсем близко… Настя осторожно спустилась широкой мраморной лестницей в сад, прошла по аллее. Стон утих, потом раздался снова и был более жалобным. Исходил он, точно, Настя определила сразу, со стороны дворца. Позвать кого-нибудь? Разбудить Сулеймана или Карима? Но, что она скажет им? Что что-то услышала? Нет, лучше уж она сама… Тихо вернувшись во дворец, спустившись на первый этаж, Настя прислушалась — ничего не слышно! Отворила тяжелые двери, вновь вышла в сад и услышала стонущее рычание. Боль, отчаяние, тоска были в вое неведомого страдальца. Осторожно Настя пошла вокруг строения, тщательно обследуя стену и заросли цветов вокруг. Вой-стон то затихал, то возникал снова.