Алексей Толстой - [5]

За пять лет, что пролетели после разрыва с графом, она написала несколько повестей и рассказов: «Вожаки», «Захолустье», «Весенняя сказка», «Антон и Поля»… Повести казались ей ничуть не хуже тех, что печатались в журналах, и Александра Леонтьевна не раз подумывала съездить в столицы для устройства их, но маленький сын все но давал ей такой возможности. Только в конце сентября 1887 года она собралась в Москву и Петербург.

Нельзя сказать, чтобы все эти пять лет она была оторвана от общества. Иной раз посещала в Самаре популярный салон судебного следователя Якова Тейтеля, где собирались местные артисты, художники, адвокаты, журналисты и писатели. Либерально настроенные завсегдатаи подвергали резкой критике «Временные правила о печати», нападали на «карательную цензуру» и обер-прокурора синода Победоносцева, который всеми силами стремился угомонить умы, общественную мысль, обрушивая на инакомыслящих всю тяжесть своей власти, твердой рукой изгоняя всякую крамолу. Тейтель, который был со многими знаком в Москве и Петербурге, на первых порах немало полезного высказал Александре Леонтьевне по поводу ее сочинений. Именно он ей посоветовал прежде всего обратиться в «Русскую мысль» в Москве и в «Северный вестник» в Петербурге. Только эти журналы, по его мнению, по-прежнему пытались сохранить оппозиционный дух по отношению к наступающей реакции. Почти вся редакция недавно закрытых «Отечественных записок» во главе с К. Михайловским и А. Н. Плещеевым перешла в только что открытый «Северный вестник», издательницей которого стала А. М. Евреинова.

В Москве Александре Леонтьевне предстояло много хлопот: Алексей Аполлонович просил ее познакомиться с его сестрами и престарелой тетушкой.

В редакции «Русской мысли» она оставила рукопись «Весенней сказки». Ей пообещали прочитать, как обычно, за месяц. Она дала им свой адрес. Что-то не понравилось ей в редакции. Так что о гонораре и не стала говорить, побоялась произвести неблагоприятное впечатление. Пускай прочтут и напишут, тогда уж она им скажет, что она хочет за эту сказку получить.

Целые сутки поезд шел из Москвы в Петербург.

Против Николаевского вокзала — большая гостиница «Северная». Здесь и остановилась Александра Леонтьевна. И сразу начала собираться с визитами. Прежде всего необходимо было повидаться с Виктором Петровичем Острогорским. Посоветуется сначала с ним, а потом уж поедет к редактору-издателю «Вестника Европы», авось пристроит свою лучшую повесть «Захолустье».

В. П. Острогорский был последователем демократической традиции 60-х годов, сторонником всесословного образования. Видный в то время педагог и писатель, он написал уже много этюдов о великих русских писателях. Многие из его книг, такие, как «Беседы о словесности», «Из мира великих преданий», «Письма об эстетическом воспитании», «Памяти Пушкина», Александра Леонтьевна прочитала, готовясь к поездке в Петербург. Как она и ожидала, Острогорский принял ее весьма любезно, но посоветовал ей прежде всего обратиться к издательнице нового журнала «Северный вестник» А. М. Евреиновой: только в этом журнале она может найти взаимопонимание.

В Петербурге, как и в Москве, все дда ее были плотно забиты делами, встречами, разговорами. В «Северном вестнике» ее встретили очень хорошо. Евреинова была с ней так мила, что лучше и нельзя. Познакомилась с заведующим отделом прозы и поэзии Алексеем Николаевичем Плещеевым, очень милым и симпатичным человеком.

— Это из народной жизни? — спросил он ее, когда она вручила ему свою повесть «Вожаки».

— Нет, — быстро ответила Александра Леонтьевна. — Из земской, это история одного собрания или комиссии…

— Это очень интересно, — сказал Плещеев. — Я прочитаю быстро. Так что прошу зайти ко мне в пятницу, от двух до четырех.

Окрыленная теплым приемом в редакции «Северного вестника», Александра Леонтьевна позволила себе походить по магазинам. Но лучше бы не ходить: красивых и необходимых вещей так много, а купить ничего не могла, приходилось во всем себя ограничивать. Купила только портфельчик да «Естественную историю» для Лели, которую сама с удовольствием будет читать по вечерам.

Потом поехала к Острогорскому, где надеялась познакомиться с интересными, а главное, полезными для нее людьми, и надежды ее оправдались.

На журфиксе у Острогорского собралось много молодежи: курсистки, два-три студента, но сначала было довольно скучно, все как будто дичились друг друга. А когда приехали Вейнберг и Плещеев, то молодежь и вовсе притихла. Зато она получила истинное удовольствие от беседы этих знаменитостей. Вейнберг был ей известен как автор сатирических стихов и пародий. Да и о Плещееве она много слышала. Петрашевец, приговоренный к смертной казни, замененной солдатчиной и ссылкой, лишенный «всех прав и состояния», он только через десять лет после приговора вернулся к литературной деятельности, стал сотрудничать в «Современнике», «Русском слове», «Отечественных записках».

Вейнберг, Плещеев да Острогорский составили как бы триумвират и проговорили целый вечер — большей частью о своих кружковых интересах. Плещеев казался усталым, приваливался то и дело грузным туловищем ток столу, то к спинке стула, и думалось, ей, что он хотел только одного: вместо разговоров побыстрее очутиться в постели. Тяжелая жизнь, видимо, подорвала его здоровье, думала Александра Леонтьевна, глядя на этого симпатичного шестидесятидвухлетнего старика, по-прежнему оставшегося при своих убеждениях. «Так тяжело, так горько мне и больно», — признавался он в одном из своих стихотворений. Все, что хоть как-то передавало страдания угнетенного народа и звало к борьбе, было близко его идеалам. Плещеев был дорог Александре Леонтьевне еще и тем, что много внимания уделял литературе для детей, в доходчивой форме рассказывая о «родимой сторонушке».