Алексей Толстой - [142]

Пора написать драматическую повесть о нем, и она будет ответом на унижения, которым немцы подвергли его Годину. В первых же трех картинах, написанных в Зименках, Толстой попытался раскрыть основное противоречие времени: конфликт между царем и боярами. Причем народ стоит в этом противоборстве на стороне царя. Нельзя больше терпеть обиды со стороны соседей, открыто попирающих достоинство Русского государства. Об этом с болью в сердце говорит царь Иван: «…Позавчерась в думе говорю: несносно нам более терпеть обиды от магистра ордена Ливонского, от немецких рыцарей, от польского короля да литовского гетмана… Куда там! Думные бояре уперлись брадами в пупы, засопели сердито… Собацкое собранье!..» Отклик своим большим планам и мечтаниям Иван находит только у «худородных». Им он и исповедуется. «Тебе откроюсь, — признается он Малюте, — тому пятьсот лет, как прародитель наш, князь Святослав киевский, объехал на коне великие границы русской земли. Нерадивы были правнуки его, измельчали землю, забыли правду. Один род Ивана Калиты ревновал о былом величии. Ныне на меня легла вся тяга русской земли… Ее собрать и вместо скудости богатство размыслить. Мы не беднее царя индийского, бог нас талантами не обидел. О нашей славе золотые трубы вострубят на четыре стороны света… А я, убогий и сирый, мечусь в этой келье… Душно мне, душно…» Великие силы почувствовал в себе и в своем народе царь Иван. Дать бой заносчивым немцам и напоить коней в Варяжском море стало необходимостью государственного значения.

Толстой вовсе и не предполагал, закончив пьесу «Орел и орлица», что ему придется продолжить драматическое повествование об Иване Грозном. Это выяснилось на обсуждении пьесы, которое состоялось уже в Ташкенте, куда он переехал в ноябре 1941 года. Здесь в кругу ученых, писателей, деятелей театра Толстой впервые прочитал свою пьесу. Он опасался, что будут придираться к языку, к выдуманным им деталям, Но академики Греков, Шишмарев, Виппер и другие высоко отозвались о пьесе. 14 марта в газете «Литература и искусство» появилась заметка об этом факте литературной жизни: «Собравшиеся с затаенным дыханием вслушивались в музыку русской речи XVI века, столь блестяще воскрешенной автором».

Через неделю в той же газете появился отрывок из пьесы. Толстой отправил текст директору Малого театра И. Я. Судакову и директору Художественного театра В. И. Немировичу-Данченко. Оба театра дали восторженные отзывы. В частности, Немирович-Данченко писал: «Толстой талант огромный. В исторических картинах по выписанности фигур, по языку, я не боюсь сказать, что не знаю ему равных во всей нашей литературе. Ряд сцен в его пьесе превосходит все, им до сих пор написанное».

Неожиданно все переменилось. Председатель Комитета по делам искусств М. Б. Храпченко в статье «Современная советская драматургия» упрекнул Толстого в том, что Иван Грозный показан у него преимущественно в личном быту и пьеса не решает задачи исторической реабилитации его. После этого посыпались упреки. Судаков, озадаченный выступлением Храпченко, направил Толстому письмо, в котором просил переделать пьесу. «Переделки ни к чему не приведут. В ноябре будет новая пьеса», — телеграфировал Толстой Судакову. Так возникла мысль о продолжении драматической повести, с тем чтобы показать широкий размах государственных преобразований, осуществленных Иваном IV. «Трудные годы» — так Толстой назвал свою вторую пьесу об Иване Грозном.

18 ноября 1942 года он выступил в Свердловске с докладом «Четверть века советской литературы» на юбилейной сессии Академии наук CCCР, посвященной 25-летию Советской власти. Толстой говорил: «Двадцатипятилетие советской литературы лежит между двумя мировыми войнами. В нынешней войне, особенной и небывалой, человечество потрясено в основах бытия, и народные массы призваны к повышенному волевому и моральному состоянию. Нынешняя война — это война моторов. Это так, но это не полное определение: моторов и силы преодоления страданий, нравственной силы. В этой войне не счастье, не случай и не только талант полководца принесут победу; победит та сторона, у которой больше моторов и тверже нравственный дух народа… Советская литература в своем художественном развитии от человека массы пришла через четверть века к индивидуальному человеку, представителю воюющего народа, от пафоса космополитизма, а порою и псевдоинтернационализма пришла к Године, как к одной из самых глубоких и поэтических своих тем».

Вскоре после этого Толстой прибыл в Москву и 29 ноября выступил на антифашистском митинге работников литературы и искусств в Колонном зале Дома Союзов. И снова статьи, выступления, статьи, заседания, поездки по освобожденным местам в качестве члена Чрезвычайной государственной комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков.

13 января 1943 года, выступая в Московском клубе писателей, где состоялось его чествование по случаю шестидесятилетия и награждения орденом Трудового Краеного Знамени, Толстой сказал:

— Дожил я до шестидесяти лет. В мирные времена тут-то бы и начать писать мемуары и сажать розы. Но другая сила зовет нас под старость снова в шумный, грозный водоворот жизни. Все силы отдать нашему народу в его борьбе с фашизмом и после победы все силы отдать для реконструкции нашего Отечества — вот что лишает нас всякого права ощущать свою старость. Наша молодость — в любви и преданности нашему народу, который выполняет великую историческую миссию спасения человечества и гуманитарной культуры от неслыханной опасности…