Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [84]

Сумрачным был Петроград осенью 1917 года. Погода стояла дождливая и сырая, часто моросили дожди. В такие дни Петербург в былые годы всегда навевал тоску и уныние. Но в октябре 1917 года было не до погоды, она не чувствовалась, не воспринималась. Атмосфера была насыщена надвигающимися грозовыми событиями. Что ни день, настроение среди рабочих, матросов и солдат становилось решительнее, напористее.

В историческом цирке «Модерн» не было больше дискуссий с меньшевиками и эсерами. Эсеры и меньшевики в чуждом, враждебном массам Зимнем дворце группировали свои силы вокруг Керенского и его сподвижников. Цирк «Модерн» заполнял городской пролетариат, матросы с открытыми, честными взглядами, от которых веяло сильной волей, солдаты, гарнизонные и окопные, с обветренными лицами и упорной решимостью в глазах, работницы, в выражении лиц которых читалась готовность на все жертвы во имя революции.

Солдатская масса — вся большевистская. Для неё большевизм — это мир, земля, тучные скирды хлеба, сытый скот и выгнанные из насиженных дворянских гнёзд помещики.

Советы уже в руках большевиков. Партийные центры уже не столько руководили, сколько стремились придать организованную форму тому стихийно совершавшемуся революционному напору широких низовых масс, что властно единой классовой волей толкал пролетариат и обнищалое крестьянство на великий исторический акт.

10 октября в десять часов вечера, на улице Милосердия, на квартире меньшевика из сочувствующих Суханова, состоялось конспиративное заседание большевистского ЦК.

За круглым обеденным столом, под зажжённой висячей лампой расположились знаменитые революционеры: Троцкий, Зиновьев, Каменев, Свердлов, Сталин, Ломов, Бубнов, Коллонтай, Урицкий, Сокольников.

У занавешенного окна, нервно зажав в кулаке бородку, напряжённо вглядывался в темноту Дзержинский.

Возле Александры сидел какой-то незнакомый плешивый старичок с бритым лицом. Невольно отодвинувшись, она искоса изучала его. И вдруг в глазах незнакомца сверкнула лукаво-насмешливая улыбка.

   — Не узнали? Вот это хорошо!

   — Владимир Ильич!

Сердце наполнилось безмерной радостью: Ленин с нами!

Заседание началось с доклада Свердлова. Он сообщил о настроении солдат на разных фронтах.

Затем слово взял Ленин. Спокойно, буднично, деловито он объяснил необходимость подготовки масс к вооружённому восстанию.

Первым его энергично поддержал темпераментный Троцкий. Осторожный Сталин предложил дождаться Второго съезда Советов и действовать лишь в зависимости от его исхода.

Каменев и Зиновьев возражали против восстания. Они не верили, что массы пойдут за большевиками.

Голосование провели, когда уже стало светать. Десять человек были за вооружённое восстание. Против — Зиновьев и Каменев.

После голосования напряжение сразу спало. Жена Суханова принесла горячий самовар, сыр и колбасу. С Каменевым и Зиновьевым продолжали спорить, но уже среди шуток и дружеского подтрунивания.

* * *

В морях Дисгармонии —

маяк Унисон!

24 октября восстание началось. Центральный комитет принял постановление: все члены ЦК должны безотлучно находиться в Смольном (бывшем Институте благородных девиц, где теперь помещался большевистский штаб); Дзержинского командировать на почту и телеграф, чтобы обеспечить за революцией эти важнейшие пункты связи; взять под контроль железные дороги; организовать запасной штаб в Петропавловской крепости, на случай разгрома Смольного...

В Смольном, в комнате, на дверях которой висела дощечка: «Классная дама», шло расширенное заседание ЦК. Из выходящих на Неву окон дул порывистый, шквальный ветер.

Затаив дыхание, все слушали Ленина. В его приказаниях была такая ясность и сила, какая бывает у очень опытного капитана в шторм. А шторм был невиданный — шторм величайшей социалистической революции.

От сознания того, что этой ночью мир вступает в новую историческую эпоху, у Александры потемнело в глазах, и она уронила голову на стол.

Ленин недоумённо повёл бровями:

   — Что с вами, Александра Михайловна?

   — Извините, Владимир Ильич, это я от счастья.

   — Бросьте мне сказки рассказывать. От счастья в обморок падают только героини бульварных романов. Это у вас от голода и переутомления... Товарищ Дыбенко, вот вам чайник, раздобудьте для товарища Коллонтай кипяточку и найдите какую-нибудь тихую комнатёнку, где бы она могла поспать часок-другой.

На чердаке они отыскали заброшенную комнату кастелянши. На протянутых от стены до стены верёвках висели фартуки, платья и панталоны исчезнувших неведомо куда институток. В комнате ещё сохранился запах стиранного белья.

Александра лежала на сундучке, в точности таком же, что стоял в чуланчике на Средней Подьяческой, и гладила затылок Дыбенко.

Сундучок из детства, железные ласки богатыря-пролетария, неужели это не сон? Когда-то в молодости она сочинила рассказ-грёзу о том, как сорокалетняя женщина влюбляется в мужчину, который младше её на семнадцать лет. И вот сейчас она изнывала от ласк юноши, с которым её разделяли семнадцать лет! Как отличить жизнь от грёзы!

   — Паша, — шептала она, чтобы услышать свой голос и убедиться в реальности происходящего, — но ведь мне же сорок пять лет!