Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [7]

— Что бы Софья Перовская ни делала, она не должна была забывать о своей матери, — говорила Александра Александровна. — Это тоже преступление — доставлять такое горе матери. Прежде чем участвовать в злоумышлении против царя, она должна была поговорить и посоветоваться с матерью.

Адель вместе с тётушками осуждала Перовскую:

   — Так ей и надо. Подлая, подлая!

И только Женя сказала, что ей жаль Перовскую и что каждый сам выбирает свой путь.

Настал страшный день 3 апреля 1881 года. Софью Перовскую, Андрея Желябова и Николая Кибальчича повели к месту казни на Семёновской площади.

Женя сидела у рояля, но не пела и не играла. Мимо окон галопом проскакала конная полиция.

   — Они спешат на место казни, — сказала Женя и опустила голову на клавиши рояля. По её щекам текли слёзы. Шура погладила сестру по голове.

Отец посмотрел на часы.

   — Скоро начнётся, — сказал он и запёрся у себя в кабинете.

Кто-то позвонил в передней. Шура поспешила к входным дверям. Это была Мария Страхова — бледная, без очков.

   — Свершилось, — прошептала она и повалилась без чувств на холодные крашеные доски квадратной передней.

Прокатившаяся вслед за убийством Александра II волна арестов коснулась и Шуриной семьи. По обвинению в соучастии в цареубийстве был арестован первый муж Александры Александровны — Мравинский.

Полиция, осведомлённая о планах народовольцев прорыть подземный ход под улицами, по которым царь возвращается с парадов на Марсовом поле, поручила гражданскому инженеру Мравинскому обнаружить подкоп.

Под видом инспекции водопроводных труб Мравинский и его помощники, агенты Охранного отделения, переодетые водопроводчиками, заходили в подвалы петербургских домов, пытаясь найти тоннель с взрывчаткой. Однако уловка не удалась. Народовольцам удалось незаметно прорыть тоннель, и они бы взорвали его, если бы царь не изменил свой обычный маршрут. После окончания воскресного парада императорской гвардии Александр поехал в Зимний дворец по улице, которая не была заминирована. Но террористы предполагали и такой вариант, и их люди были расставлены по всему городу.

Возле Михайловского сада первой бомбой было убито двое прохожих и ранено несколько казаков. Царь вышел из экипажа невредимым и стал оказывать помощь раненым. Тогда народоволец Гриневицкий бросил вторую бомбу под ноги императору и сам погиб от её взрыва.

На следующий день Мравинский был арестован за то, что ввёл в заблуждение полицию. Друзья и знакомые опять отвернулись от семьи Домонтович. Тётушки уехали. Адель плакала, что её никто не возьмёт замуж. Александра Александровна старалась убедить мужа помочь Мравинскому, однако Домонтович говорил, что его вмешательство может только повредить и Мравинскому, и их семье. Мама плакала. Говорила, что Михаил Алексеевич отказывается помочь Мравинскому из ревности. «Как ты можешь ревновать меня к нему после всего того, что я сделала ради тебя!» — восклицала она. Отец хватался за виски и закрывался в кабинете. Александра Александровна, оставшись одна, опять заливалась слезами. «О, бедный Костя! — шептала она сквозь рыдания, — если бы я не бросила тебя, ты бы не попал в эту беду!»

Шуре было жалко Мравинского.

Когда её подруга Зоя Шадурская оставалась у Домонтовичей ночевать, они сидели, обнявшись, на Шуриной кровати в длинных белых ночных рубашках и строили планы тайного спасения дяди Кости. Девочки представляли себе, как обманывают стражу и по верёвочной лестнице забираются в камеру Мравинского. От грозящих опасностей захватывало дух, и они ещё сильнее прижимались друг к другу, со страхом глядя на собственные причудливые тени на стенах детской, освещённой лишь мерцающим светом иконной лампадки.

Однако, не вынеся слёз жены, Михаил Алексеевич всё же сдался и пошёл просить за дядю Костю. Хлопоты отца спасли Мравинского от Сибири. Лишённый прав и состояния, он был сослан в одну из губерний Европейской России.

Новый царь Александр III отменил все задуманные его либеральным отцом реформы, среди которых был проект переустройства российского самодержавия в парламентскую республику по английскому образцу. Надежды друзей Шуриного отца на возможность ограничения самодержавия рухнули. Разговоры на эту тему больше не велись в кабинете отца.

Зато в гостиной, обставленной добротной мебелью голубоватого плюша, вокруг мраморного стола с керосиновой лампой, где обычно собирались мамины друзья, темы разговоров не менялись. Женщины занимались рукоделием, говорили о том, кто женится, кто разводится и у кого родился ребёнок. Иногда к этой компании присоединялась Адель, вышивавшая пёстрыми шелками по чёрному атласу. В двадцать лет она вышла замуж за двоюродного брата Шуриного отца — некрасивого и плешивого либерала, который был на сорок лет её старше. Хорошенькая, весёлая, живая, она любила рассказывать о театрах и премьерах, на которых бывала, о балах, куда выезжала вместе со своим мужем-сенатором. Шуре запомнились разговоры о гастролях французской артистки Сары Бернар[7]. Её осуждали за странные привычки: она почему-то носила длинные чёрные перчатки и завитые растрёпанные волосы, а спала не в постели, а в гробу. Шёпотом сообщали о том, что у неё связь с одним из русских великих князей.