Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [62]

«Если мы можем проливать кровь за капиталистическое отечество, то неужели у нас не хватит мужества отдать наши силы за дорогие нам наши собственные идеалы».

.........................

«НОВЫЙ МИР», ЕЖЕДНЕВНАЯ РАБОЧАЯ ГАЗЕТА, Нью-Йорк, 12 октября 1915 г.

Нью-йоркская хроника.

Ещё о концерте «Нового мира».

Концерт на субботнем балу «Нового мира» был настолько выдающимся, что о нём нельзя не говорить ещё и ещё.

Господин Кауфман как дирижёр солидного (из девятнадцати человек) оркестра, хорошо подобранного, превзошёл все ожидания. Исполнение сложной, прекрасной революционной увертюры «Робеспьер» Литолфа было так великолепно, что буквально вызвало овации, которые с трудом можно было остановить.

«Каменный остров» Рубинштейна и «Славянский марш» Чайковского были исполнены тем же оркестром также прекрасно и также встречены публикой бурными аплодисментами. Господин Кауфман, безусловно, прекрасный дирижёр с хорошим музыкальным вкусом.

Господин А. Лихштейн — солист-скрипач, как и следовало ожидать, дал образец прекрасного исполнения великолепного концерта Чайковского. Смелая, уверенная игра мастера чувствовалась в этом исполнении. Плохие акустические условия залы немного мешали эффекту игры, но даже при этом условии публика наградила артиста-солиста овациями.

Прекрасно было соло-виолончель в концерте «Сен-Санс», исполненном молодым артистом господином Л. Заксом.

Господин Костер — тенор и солист с прекрасной выдержкой, с глубоким чувством исполнил несколько вокальных номеров и был вызван публикой четыре раза.

После этого разнообразного концерта многие знатоки музыки говорили, что русская колония давно уже не имела подобного эстетического удовольствия.

........................

11 октября руководители немецкой федерации СПА устроили небольшое партийное собрание, на котором присутствовали все видные социалистические лидеры Нью-Йорка. Людвиг Лоре предложил резолюцию присоединения к Циммервальдскому манифесту. Против выступил Хилквит. Этот ревизионист утверждал, что дальнейшее общественное развитие пойдёт по пути «смягчения» и, поскольку наступит полоса без острых столкновений, незачем заботиться о перемене тактики, незачем готовить пролетариат к революции. «Циммервальд — коренное заблуждение!» Хитрая лиса Хилквит защищал Каутского, отвергал шаги, которые могли бы привести к разрыву с оппортунистами и к созданию Третьего Интернационала. Социал-патриоты смертельно боялись, что их исключат из Интернационала.

«Вас исключат сами рабочие массы, которые встанут на точку зрения классовой борьбы и призовут вас к ответу!» — с гневом воскликнула Александра.

Хилквиту всё же удалось взять верх: его поддержали другие правые, а также русские меньшевики, и, по их настоянию, после жарких споров резолюция о присоединении к манифесту была отклонена.

На другой день с помощью Лоре Александре удалось провести резолюцию о поддержке Циммервальда на собрании рядовых социалистов в Brooklyn Labor Lyceum, на котором присутствовало около тысячи человек.

После митинга к ней подбежал взволнованный Рид и долго тряс руку.

   — Это грандиозно! — восклицал он. — Честно говоря, я не ожидал, что на твои лекции соберётся так много народу. Нью-йоркская публика избалована знаменитостями. Её трудно чем-либо удивить. Но мало этого. В обстановке усиливающейся милитаристской истерии принять резолюцию в поддержку Циммервальда! Да это же просто чудо! Ты разрушаешь влияние социал-патриотов, как маг и волшебник. Я уверен, что твой приезд целиком изменит развитие социалистического движения в Америке.

   — Ты правда так считаешь? А мне казалось, что сегодня я была не на высоте. Не было того ощущения, что в тебя кто-то вселяется и учит, как сказать, чтобы было сильно и чётко.

   — Александра! — Джон взял её за руку. — Когда мы сможем увидеться и обо всём спокойно поговорить?

Александра положила свою ладонь на руку Джона, но в этот момент какой-то сгорбленный седой старичок с палочкой вырвал из рук Рида тёплую ладонь Александры и принялся её целовать.

   — Спасибо, сестрица, — шептал он дрожащим голосом. — Вы всколыхнули наше застоявшееся болото. Вы пробудили в душе забытые образы иной жизни, иных стремлений... Смотрю, как американцы в восторге беснуются от вашей речи, и думаю: «Наша, русская!» Родная вы наша!..

Плечи старика затряслись. Он полез в карман за платком.

   — Простите, но я не знаю, кто вы, — прошептала Александра в растерянности.

   — Борис Николаев. — Лицо у старика было строгое, но глаза ласковые, детски голубые. — Русские называют меня «дедушкой». Двадцать пять лет провёл я на каторге и в ссылке в Сибири. Бежал через Аляску в Америку. Работаю здесь мусорщиком в гостиницах... В серую, тоскливую жизнь изгнанника вы принесли праздник. Ваш огромный талант надо бы использовать как следует для России. Большие бы многотысячные митинги устроить и народ бы собрать для революции. Вот только, сестрица, объясните один вопрос. Вы сказали, что у рабочих нет и не может быть отечества, что у немецкого и русского рабочего больше общего, чем у их русских и немецких хозяев. А разве общий язык не объединяет русского рабочего с русским хозяином? Ведь тому и другому в детстве читали сказки Пушкина, они ходят по одной земле, смеются тем же шуткам...