Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [55]

Она погладила его волосы своей всё ещё влажной ладонью. Коснувшись губами его уха, прошептала:

— Я хочу отдать себя всю без остатка ленинской фракции.

Когда они вернулись в пансион, Александра повела его в свою комнату. Пока она принимала ванну, Шляпников начисто переписал письмо Ленину.

Из ванны она вышла раскрасневшаяся и помолодевшая.

— Санечка, не обижайся, — виновато сказала Александра, когда Шляпников поднялся ей навстречу. — Я немножко вздремну. После всех этих переживаний и бессонницы я так измоталась.

Не успев коснуться щекой подушки, она мгновенно уснула.

Заботливо укрыв её одеялом, Шляпников тут же подсел к столу и сделал приписку к своему письму: «Р. S. Владимир Ильич! Товарищ Коллонтай теперь целиком на нашей, ленинской, позиции!»

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

В мотивах Грига — бессмертье мига.

Жизнь вновь обрела смысл. С этого момента Александра решительно становится под ленинское знамя. Ей казалось, что из тёмного глубокого колодца она вышла на солнечный свет и увидела свой дальнейший путь. Он был ясен и чёток: следовать за Владимиром Ильичом. Ленин представлялся теперь не просто человеком, а воплощением стихийно-космической силы, сдвигающей тысячелетние социально-экономические пласты человечества.

В ноябре Александра опубликовала в левосоциалистической шведской газете «Forsvarsnihilisten» статью «Война и наши ближайшие задачи», которая суммировала ленинскую антивоенную позицию.

Статья была опубликована в понедельник, а в пятницу, в шесть часов утра, её разбудил стук в дверь.

   — Кто там?

   — Полиция.

   — Я не одета. Одну минуту.

   — Мы подождём, мадам. Можете одеваться.

Александра быстро оделась, засунула в лифчик хранившийся у неё фальшивый паспорт Шляпникова на имя мсье Noet, по которому он нелегально ездил в Петроград, и открыла дверь.

Вошли трое — два человека в полицейской форме, третий в штатском, — и предъявили ордер на обыск и на арест.

Перерыв всё в комнате, полицейские велели Александре следовать за ними.

«Как же быть с паспортом? Ещё минута, и всё пропало!»

   — Господа, как вам угодно, но я должна забежать в туалет.

Полицейские смущённо переглянулись.

   — Разумеется, мадам.

Человек в штатском пошёл за ней. Закрыв за собой дверь, она слышала, как он остановился на некотором расстоянии.

Туалет был просторный, с дощатым крашеным полом и стенами, покрытыми маслянной краской. На подоконнике, как во всех скандинавских уборных, — непременный горшочек с цветами. Не спрятать ли паспорт в горшке?

Рискованно. Александра в отчаянии оглядела помещение туалета. Спустить в унитаз? Уничтожить? Но тогда сорвётся поездка Шляпникова в Петроград. Чтобы раздобыть другой паспорт, понадобится время... И вдруг в последнее мгновение пришла спасительная мысль: резервуар для воды! Она стала на сиденье унитаза и дотянулась. Резервуар прикрыт крышкой, ничем не прикреплённой. Только бы не грохнулась крышка. Вытащила из-за лифа паспорт, сунула его под самый край крышки так, чтоб и внутрь не свалился и снаружи заметен не был. Крышка опущена — паспорт спасён. Но как дать знать Шляпникову, что его паспорт в туалете?

Александра неторопливо притворила за собой дверь уборной и, гордо взглянув в глаза сторожившему её полицейскому, бросила:

   — Как видите, не убежала.

Она ещё не спеша застёгивала пуговицы пальто, поправила перед зеркалом шляпу, когда в дверь кто-то постучал. У порога стоял Шляпников.

Сразу же сообразив, что происходит, он вопросительно на неё посмотрел.

Как же быть? Если сказать, что спрятала паспорт в туалете, слово «туалет» поймут полицейские. Клозет? Но «ватерклозет» тоже нерусское слово. Раздумывать было некогда — счёт шёл на доли секунды. Русское слово «уборная» знает горничная-финка.

Как это ещё называется? Чуть не сказала «сортир» и спохватилась. Нельзя. По-французски сортир — «выходить», ещё догадаются.

Натягивая перчатки, в последнее мгновение вспомнила площадное бесстыдное название туалета — Бог знает, где и когда слыхала его.

   — Ищи в сральнике, в бачке, — холодно, не краснея, бросила она изумлённому Шляпникову.

   — Не говорите по-русски! — закричал человек в штатском. — Что вы сейчас сказали ему?

   — Сказала, что заявляю протест против ваших действий, — спокойно ответила Александра. — Идёмте, господа. Я готова, к вашим услугам.

Через полчаса за ней тяжело и бесшумно закрылась дверь одиночной камеры женской тюрьмы Кунгсхольмен.

Из маленького зарешеченного оконца был виден кусочек озера Мелар. Тюрьма — почти в центре Стокгольма.

После ужина надзирательница принесла вечерние газеты. Разумеется, только правые. Обозреватель «Стокхольмс Дагбладет» Силенс злобно выл на русскую агитаторшу Коллонтай, посмевшую злоупотреблять шведским гостеприимством. «Ню Даглиг Алеханд» обрушивалась не только на Коллонтай, но и на лидера социал-демократов Брантинга. Оказывается, он выступил в парламенте с резким протестом против намерения правительства Хаммаршельда выслать Александру в Россию.

«Неужели шведы пойдут на это?»

Потянулись нескончаемые тюремные дни, наполненные мучительным ожиданием: вышлют или не вышлют в Россию?

Прошла неделя, показавшаяся Александре вечностью, и на пороге её камеры появился долговязый следователь. Он объявил, что король особым распоряжением навеки высылает госпожу Коллонтай за пределы Швеции. Однако правительство предоставляет ей право самой назвать страну, в которую она хотела бы выехать.