Александра Коллонтай — дипломат и куртизанка - [53]

   — Но почему такая таинственность и кто даёт деньги на осуществление этого плана? — напрямик спросила Александра.

   — Какое вам дело, каким образом мы организуем отъезд? — раздражённо бросил Фукс. — Ведь вам лишь бы вернуться, лишь бы оказаться в России.

   — В Россию намерен поехать только товарищ Чхенкели и ещё два-три человека, остальные останутся в нейтральных странах.

   — И вы будете вести оттуда революционную работу для России?

   — Почему только для России? — удивилась Александра. — Мы — интернационалисты. Я, например, ставлю себе задачей остаться в самом тесном контакте с германскими товарищами, которые тоже не мирятся с войной, и буду работать для воссоздания Интернационала.

У Гере в глазах недоумение и явное разочарование.

Фукс схватил Александру за плечо и злобно зашептал:

— Кто вас просил пускаться в откровенность? Ну и ехали бы себе спокойно в Данию, Швецию, Америку. Никто бы с вас расписок не брал. А теперь всё дело провалено...

Однако отъезд русских политэмигрантов всё же состоялся. 6 сентября утром Александра по телефону бросила последнее «прости» милым Либкнехтам и вдвоём с Мишей отправилась на вокзал. Путь её лежал в Скандинавию. Миша же должен был ехать дальше, в Россию.

Выходя из пансиона, она обернулась. Возле дома желтели её любимые каштаны. В высоком осенне-чистой синевы небе ярко светило солнце.

С городом, где прошла часть её жизни, с партией, которая когда-то была столь горячо любимой, Александра прощалась без слёз.

* * *

Я вскочила в Стокгольме на летучую яхту,

На крылатую яхту из берёзы карельской.

Капитан, мой любовник, встал с улыбкой на вахту;

Закружился пропеллер белой ночью апрельской.

В Стокгольме Александра поселилась в недорогом пансионе «Карлсон» на Биргер-Ярла, напротив Королевской библиотеки. Комната была удобная и уютная, с плотными синими шторами на окнах, с этажеркой с книгами между диваном и шкафом, однако настроение было настолько подавленным, что читать не хотелось. Целую неделю она никуда не выходила из комнаты. Часами лежала она без сна в постели, закинув за голову руки. Глядела в одну точку и всё старалась понять: означает ли крушение Второго Интернационала крушение социалистических идеалов? Как дальше жить? Как найти себя в этом кровавом хаосе национализма и забвения классовых интересов пролетариата?

Как-то утром, изнурённая бесплодными раздумьями, она обнаружила, что трое суток ничего не ела.

Надев первое попавшееся платье, кое-как припудрив нос, она спустилась в столовую пансиона. Был довольно ранний час. Большинство постояльцев ещё спали.

За столиком у окна она вдруг увидела Александра Шляпникова, известного большевистского функционера.

   — Вот здорово, — воскликнул он, вставая из-за стола. — Так вам, значит, удалось вырваться из Берлина!

Его добродушное лицо расплылось в улыбке.

   — Ну милости прошу в наши северные края.

Через Скандинавию Шляпников осуществлял связь между эмиграцией и большевистскими комитетами внутри России.

Он пригласил её за свой стол.

   — Позвольте за вами поухаживать, Александра Михайловна. Что будете, чай или кофе?

   — Пожалуй, чай. Кофе в Скандинавии готовить не умеют.

   — Да уж точно. Это вам не Париж. И даже не Вена... С кем-нибудь из местных товарищей уже встречались?

   — Я целую неделю вообще не выходила из гостиницы. Когда кругом такое безумие, не хочется никого видеть. — Голос её дрогнул. — Да и вообще жить не хочется.

   — Напрасно вы так, — участливо, почти нежно произнёс Шляпников. — Далеко не все сейчас сошли с ума. Надо только оглядеться и прислушаться, и вы услышите людей с трезвыми голосами.

   — Где вы слышали такие голоса? — Её губы скривились в болезненной усмешке.

   — В Берне.

   — Ленин? Так он же одиночка. Кто за ним стоит? Зиновьев, ну вы, кто ещё?

   — Нас с каждым днём становится всё больше.

   — Большевистская фракция — это изолированная кучка заговорщиков, возглавляемая диктатором-фантазёром!

Шляпников поперхнулся. Откашлявшись, он отложил в сторону бутерброд с ветчиной, вытер губы салфеткой и поднялся из-за стола.

   — Я вам отвечу по-рабочему, по-простому. Я сызмальства себе на хлеб вот этими руками зарабатываю и правду нашу рабочую не по книжкам знаю. Я, сударыня, с большевиками с 1903 года, потому как нутром своим понял, что нам, рабочим, за Лениным надо идти, а не за всякими там аксельродами, которые в Цюрихе кефиром торгуют.

   — Александр Гаврилович, милый, простите меня, я совсем не хотела вас обидеть. — Александра коснулась руки Шляпникова. — Господи, что же это делается с миром, с нами со всеми! Среди всего этого кошмара на чужбине встречаются два русских социал-демократа и первым делом ссорятся... — Голос её опять задрожал. — Ссорятся...

Александра стала судорожно искать в ридикюле платок.

   — Да уж и в самом деле чертовщина какая-то, — примирительно сказал Шляпников, опускаясь на стул. — Возимся чего-то, как мыши в норе, пищим, а окрест себя взглянуть подчас и забываем. Знаете что, Александра Михайловна, давайте махнём на море! Это ж подумать только, какая погода нынче стоит. На дворе сентябрь, а теплынь, как в июле. Настоящее, извиняюсь, бабье лето. — Шляпников украдкой взглянул на Александру и покраснел.