Александра - [18]

Он сидел в первом ряду рядом с главным редактором и директором. Те не ожидали, что их бывший протеже, а теперь уволенный по сокращению, захочет высказаться, и не успели остановить его. А председательствующий на собрании, он же секретарь партийной организации, которому флегматично предложили вести самому мероприятие, не видя никаких сигналов со стороны руководства, согласился предоставить слово Инзубову.

Евгений Николаевич выступать умел. Он не писал себе речей, за исключением памятного выступления на пленуме Ялтинского горкома, но всегда перед выходом продумывал основные темы или пункты предстоящей речи. Не раз бывало, что в момент выхода на трибуну, план выступления резко менялся. Это зависело от аудитории, от её реакции на выход и первые слова. Бывало, что, уже видя глаза слушателей, он ещё не знал, какими словами начнёт выступление. Но в доли секунды нужные слова приходили, и речь лилась практически без остановки. Он мог сделать паузу, всегда осмысленную и важную, но никогда не запинался. Никогда не спрашивал вслух: «Что ещё я хотел сказать?». Бывало всякое, но никогда не было, чтобы его выступление не понравилось большинству аудитории. Это Евгений Николаевич знал хорошо, и знали те, кто был с ним долго знаком.

В этот день, точнее вечер, обстановка была иной. Они мало знали друг друга — выступавший и те, перед кем он говорил. Но, как обычно, он выходил вперёд не ради успеха, не ради аплодисментов. Он считал нужным и обязательным высказать свою точку зрения на происходящее не только ради него самого, но и ради тех, кто его слушал. Эту мысль он и поставил главной в теперешнем выступлении, почему и начал словами:

— Я прошу прощения за то, что рискнул отнять у вас несколько, позволенных регламентом собрания, минут на себя. Но мне больше не доведётся, как я понимаю, выступать перед вами. Поэтому хотелось сказать несколько слов о впечатлении, которое сложилось у меня о том, что здесь происходит. Сегодня обсуждается план работы партийной организации. Надеюсь, что моё выступление не окажется бесполезным в этом отношении.

Любопытно, что когда я явился на заседание конкурсной комиссии, то за меня проголосовали почти все члены комиссии, хотя никто меня не знал. На днях те же самые люди, что голосовали за меня, так же дружно проголосовали за моё увольнение, выразившееся в ликвидации нашей редакции. То есть и в первом, и во втором случае члены комиссии, а почти все они коммунисты, проявили не партийную свою принципиальность, а элементарное чинопочитание, а именно — согласие с тем, что решило руководство.

Когда вы были искренними, давая ли согласие на работу незнакомого, но понравившегося вам человека, или тогда, когда увольняли его, зная, что он не проявил в своей работе ни безграмотности, ни лени, ни разгильдяйства, ни плохого отношения к товарищам? Кто из вас может упрекнуть меня в каких-то грехах, не позволяющих мне работать? В чём же дело?

И я отвечу на этот вопрос. Причина в том, что мы давно перестали быть коммунистами в том смысле, как того требует устав.

Вы только подумайте над таким, например, фактом. Я молодой пишущий автор. Придя в московское издательство, где работают киты литературы, естественно, мне захотелось проверить качество своих творений. Я взял несколько своих рассказов и отнёс их своему старшему коллеге, заведующему другой редакцией, кстати, секретарю нашей партийной организации, попросив его посмотреть их в свободное время с тем, чтобы дать мне потом свои критические замечания и рекомендации.

Что вы думаете, он сделал с ними? Буквально на другой день меня вызвал к себе Василий Григорьевич, наш уважаемый главный редактор, и стал журить за то, что я слишком спешу с публикациями своих рассказов. А ведь я хотел только того, чтобы мой более опытный товарищ узнал меня не только как коллегу по работе, но и как тоже пишущего, творческого человека, чтобы он знал, что я не случайный здесь человек. Я же не принёс ему рукопись книги для издания, а лишь несколько рассказов с просьбой прокомментировать. Поступил ли он как коммунист в данном случае, если ничего мне не говоря, помчался к руководству с жалобой?

Пустяшный, казалось бы вопрос, но характерный. Поэтому мне кажется, что если мы не можем быть коммунистами, то честнее было бы положить билет на стол, чтобы не сбивать других, кто старается честно служить партии и народу. А такие, я уверен, всё же есть.

Зал слушал выступление Инзубова в полном молчании, которое продолжалось и после того, как неожиданный оратор сел на место. Председательствующий, в чей огород был брошен камень в выступлении, растерянно посмотрел на директора. Тот встал, спасая положение.

— Ну и задал нам задачку Евгений Николаевич. Пора сдавать партийные билеты, оказывается. Кто готов? Василий Григорьевич, — повернулся он в сторону главного редактора, — ты положишь партийный билет?

Занимавший своим грузным телом сразу два стула редактор рассмеялся и закрутил головой, говоря басом:

— Я не положу.

— И я нет, — вторя ему, сказал директор, и, повернувшись к президиуму, состоявшему из двух человек (вторым была секретарша директора, которую чаще всего выбирали секретарём собрания), добавил, меняя тему разговора: