Александр Золотая Грива - [12]

Он прошёл шагов сто, когда взгляд цепляется за тёмную, неопрятную кучу. Подходит ближе. Труп человека, мужчины. Руки ноги неестественно вывернуты, переломаны, головы нет, всё тело будто в камнедробилке побывало. « Чугайстырь изломал, — понял Алекша, — видно, тот самый.» Видит валяющийся неподалёку лук с порванной тетивой, секиру на длинной рукояти и чудом уцелевший колчан стрел. Труп издаёт неприятный запах. Алекша, морщась и отворачиваясь, осторожно снимает широкий кожаный пояс с ножом, заплечный мешок. Понял, что именно этот безымянный охотник спас ему жизнь, вернее, его копьё. Решил хоть как-то отблагодарить неизвестного — до утра рыл могилу ножом и секирой, землю выгребал руками. Солнце стояло уже высоко, когда последняя горсть земли легла на могильный холмик. Мальчик недолго постоял над могилой и медленно побрёл обратно к проклятой Бабе-Яге — чтоб она провалилась! — которая опять даст ему какое ни будь невыполнимое задание.

— Вернулся-а-а …, да ещё и с травой!? — радостно и одновременно удивлённо встретила его Баба-Яга, — ну, молодец, проходи. А я уж и не ждала — добраться до боярышника в это время трудно, да и с чугайстырем не каждый справиться, а сказать по правде — так никто.

— Так ты меня на смерть посылала? — угрюмо осведомился Алекша.

— Нет, ну что ты! После того, как ты зверобой добыл, я в тебя поверила, но сомнение — малюсенькое такое — ещё оставалось. Ну и как ….

— Вот твоя трава, — перебил Алекша Бабу-Ягу, — забирай.

Старуха жадно ухватила засохший невзрачный кустик, чёрная крылатая тень развевающегося платка заметалась по избушке. Загремели горшки, заслонка на печи громко грюкнула, вспыхнул неровный рыжий отсвет огня. Чугунок с варевом скрывается в красной пасти печи, Баба-Яга оборачивается к Алекше. Сморщенное старушечье лицо румянится, глаза блестят. Баба-Яга вроде как помолодела. Алекша сидит на лавке, равнодушно уперевшись спиной в бревенчатую стену и не обращает никакого внимания на старуху. Заметив, что суета прекратилась, лениво спрашивает:

— Ну и что?

— А ни че! — радостно отвечает Баба-Яга, — буду пить, умываться, в новую жизнь собираться!

— Это как? — удивился Алекша.

— Вот так! Травка, что ты добыл, не зря зовётся боярышником. Если её вовремя сорвать и правильно приготовить, то всякая красавицей станет.

— Да ладно тебе, всякая, — усомнился Алекша, — а возраст?

— А что возраст? Это личина наша стареет, а сами всегда молоды, — ответила Баба-Яга, — подрастёшь  поймёшь.

Алекша во всё глаза смотрел, как обрадованная Баба-Яга бегает по избушке, суетливо потирает маленькие сухие ладошки и что-то бормочет сам себе под кривой нос.

— И какая же новая жизнь у тебя будет? — осторожно интересуется он.

— Ну, какая… — Баба-Яга садится на лавку, кокетливо одёргивает драные лохмотья, что заменяют платье. Поправила платок, сложила руки на коленках, будто стеснительная девица, — оденусь, приукрашусь и замуж схожу. За приличного мужчину! – чуть смущённо сообщила она.

Алекша разинул рот и выпучил глаза.

— Да, замуж! — сварливо повторяет старуха, — и нечего пялиться и разевать пасть. Надоело мне в лесу, понятно? Я тут двести лёт живу, обрыдло всё! Кругом одни лешие да кикиморы болотные … Поживу среди людей, а там видно будет.

— Ну, да… оно конечно… — кивнул Алекша. От изумления он едва ворочал языком. Усталость и сон как рукой сняло. Покрутил головой и отправился к ручью, смывать кровь и грязь.

Проснулся Алекша вечером, когда багровеющий шар светила уже наполовину провалился в земную твердь. Умирающая заря разлилась по земле, словно хотела удержаться за траву и деревья, но прозрачные жёлто-розовые руки соскальзывают, не в силах терпеть немыслимую тяжесть солнца и заря медленно сходит на нет. По избушке разливается странный, ни на что не похожий запах. Именно эта непохожесть и разбудила мальчика, что спал мертвецким сном на дубовой лавке. Алекша поднялся, закрутил головой, отыскивая источник чудного запаха. Спутанные золотые волосы всколыхнулись светлым облаком, несколько засохших травинок упало на пол. Баба-Яга сидит за кривобоким столом, торжественно смотрит на закопчённый горшок. Именно из него исходит тот странный запах, что разбудил Алекшу. Краем глаза Баба-Яга заметила движение и, не отрывая глаз от горшка, предупредила:

— Не вздумай отвлекать глупыми вопросами. В жабу превращу!

— Воняет сильно, — бурчит Алекша, — спать невозможно.

— Пахнет, а не воняет, — поправила Баба-Яга, зыркнув глазищами в его сторону и снова уставилась на зеленоватый дымок, медленно подымающийся из горшка. — Вот только попробуй мне всё испортить!

Алекша сёл, с хрустом в суставах потянулся. Спросонья не рассчитал, кулак врезался в стенку так, что избушка едва заметно дрогнула. Громко затрещало. Испугался, сразу сгорбился и сложил ручки на коленках.

— Эк тебя прёт, — с неудовольствием заметила Баба-Яга, — выгонять уже пора, а то домишко мой разнесёшь.

— Я? — пискнул Алекша.

— Ты, ты, кто ж ещё? — ответила вопросом на вопрос Баба-Яга, — вон и рубаху уже прорвал.

Алекша испуганно осмотрел себя и увидел, что рубашка в плечах и вправду разошлась по швам, а рукава, ещё недавно свободно болтавшиеся на худых руках, натянулись и больно сдавливают.