Александр Золотая Грива 2 - [19]

Александр медленно брёл к останкам девочки, не замечая ничего вокруг, не слыша криков и не чувствуя боли в разъедаемых солью ранах. Блуждающий взгляд случайно упал на какой-то ворох тряпья. Это оказался плащ Восточного Героя. Поднял, стряхнул пыль. Бережно укрыл трупик, взял на руки. Он смутно помнил, что где-то рядом есть ворота, надо туда. Под единственной уцелевшей трибуной мечутся люди, что-то кричат. Никто не обращает внимания на гладиатора с мёртвой девушкой на руках. Длинный коридор оборвался, появляется свет. Мир вокруг как-то странно расплылся, глаза защипало, наверное соль попала, подумал Александр. Так и брёл, не замечая никого вокруг, пока не упёрся в забор. Потоптался на месте, не зная, куда идти, потом свернул направо, дошёл до угла сарая и там просто сёл на землю. Белый плащ насквозь пропитался кровью, течет по рукам, капает на землю. Долго сидел, ни о чём не думая, просто глядя вдаль. Когда в глазах перестало всё расплываться, поднял голову.

Далёко-далёко, вверху, на недосягаемой высоте плывут облака. Обгоняют друг друга, сталкиваются, разлетаются в разные стороны. Он вдруг представил себя таким облаком, высоким и равнодушным к земным делам. Что им, небожителям, наши заботы? Суета глупых насекомых. Много ли мы обращаем внимания на то, что творится у нас под ногами? Стало одной козявкой меньше и что? Сколько их, маленьких людей, гибнет каждую минуту на этой земле, тысячи и тысячи. И столько же появляется на свет. Остро захотелось домой. Ласковое, тёплое море, солнце, всегда синее нёбо, люди, смуглые и кареглазые, весёлые и добрые, быстро забывающие обиды. Но всё - и люди, и море чужое. " Как хорошо пройтись по прихваченной первым морозцем земле, - подумал Александр, - и что бы ледок хрустел ... А ещё лучше, когда дождь со снегом, ветер, тучи ползут над вершинами деревьев, а ты дома, возле печки. Печь дышит тёплом, из-за небрежно закрытой заслонки багровеют догорающие головешки и пахнет берёзовым дымом. За стеной холод собачий, сырость, а тебе всё равно. Вышел на минутку на крыльцо, постоял и убежал обратно в душистое тепло. А баня? Да с веником? Эх, ядрёна мать, что ж я делаю в этой дыре, а?" Он застонал сквозь зубы, выругался.

- Эй! - раздался тихий старческий голос, в плечо лёгонько толкнуло.

- Ну, - буркнул Александр, не открывая глаз.

- Ты истекаешь кровью, гладиатор. Раны надо промыть и перевязать, - произнёс тот же голос.

Александр с трудом разлепил веки. Склонившись над ним, стоит какой-то человек, одетый в пыльное старьё и осуждающе качает головой.

- Тебе-то что? - ответил Александр и снова закрыл глаза.

- Рано ещё умирать, а здешняя соль быстро разъест раны. Они начнут гноиться и тебе конец.

Кряхтя и опираясь на руки, как древний старик, Александр поднялся. Обеспокоенные раны запекло так, что чуть не застонал, но перёд незнакомым человеком неудобно. Он и сам понимал, что оставлять всё, как есть, нельзя, раны действительно загноятся.

- Ну, веди тогда, Гиппократ, - невесело пошутил он, - к ближайшей бочке с водой.

- Я не Гиппократ, а Феофан, - ответил незнакомец и Александр вспомнил - это же уборщик, с которым Антип, старший стражник, разрешил разговаривать. - Иди за мной.

Феофан провёл Александра за сарай, свернул за угол. Недолго идут между старыми пустыми ящиками и, наконец, подошли к каморке Феофана. Тот же сарай, только меньше. Открыл дверь. Александр вошёл и хозяин сразу мотнул головой в сторону умывальника, а сам принялся тщательно закрывать запоры. Александр послушно направился к воде - раны действительно сильно жгло. Проходя мимо грубо сделанной деревянной полки, увидел книги. Это было настолько неожиданно и удивительно, что едва не споткнулся. Феофан, заметив изумление гостя, удивился ещё больше:

- Грамотный гладиатор? Чудеса!

Спустя полчаса туго перемотанный чистыми бинтами Александр лежит на жёстком топчане. Тело горит огнём, раны ноют и чешутся невыносимо, но это были признаки выздоровления. Феофан густо смазал всё порезы целебным снадобьем. Запах незнаком, как Александр не принюхивался. Не выдержал, спросил:

- Зелье-то из чего готовил?

- А тебе лучше не знать, - ответил Феофан, - тут сухопутных трав мало, водяными пользуемся, да ещё гадов морских сушёных добавляем.

- Ага, гадов, значит, сушёных... - задумчиво произнёс Александр. - Ну, да ладно, лишь бы помогало.

- Поможет, поможет, не сомневайся. Ты засни лучше, - посоветовал Феофан.

Когда Александр проснулся, за маленьким окошком было темно. В комнате горит свет. Спина, затылок - всё занемело на жёстком топчане. С трудом повернулся. За плетёным из прутьев столом сидит на таком же плетёном стуле подметальщик и быстро пишет на длинном пергаменте. На столе ярко горит масляный светильник, рядом лежит раскрытая книга. Феофан пишет с неё. Время от времени отрывается от пергамента, читает, недовольно хмыкает, что-то бурчит под нос и продолжает писать. Александр уже привык, что окружающие его люди делают что угодно, но только не пишут и, тем более, не читают. Если бы Феофан сейчас кому нибудь резал горло тупым ножом, он бы и не удивился. Но человек читающий и пишущий - это уже из ряда вон выходящее, это сказка наяву. Топчан скрипнул. Феофан оглянулся.