Александр Юдин - [2]

Плесы, камыш!

Тихими летними вечерами занятно слушать камыш. Он шелестит таинственно, угрожающе. Ему вторит тихая волна, набегая парной грудью на берег. И больше ни звука! Птицы будто умирают в это время. Клубясь, ползет над водою теплый туман. И камыш, и вода, и все окружающее седеет…

Но недолго летом хмурится ночь. Зори, будто влюбленные, торопятся навстречу друг другу. И озера, и луга, и покосы преображаются, начинают жить.

Согнанные со всех окрестных деревень на строительство железной дороги мужики поднимаются рано, работают с натугой: надо во что бы то ни стало исполнить «уроки» — так заведено. Пестрые толпы их на много верст маячат вдоль насыпи. Свалявшиеся бороды, голодные сухие лица. У кого конь «паровый» да здоровье ядреное, и то вытягивается в нитку, чтобы справиться с «уроками». Ну, а кто хил, да еще и у лошаденки ребра выпирают, бьется до того, что кровь из носу начинает бежать, а толку мало.

И плата за работу грабительская. От зари до зари ворочает мужик землю, а получает гроши. За развозку сотни шпал по линии подрядчик получает от казны полтора рубля, а мужикам платит двадцать пять, а то и двадцать копеек[2]. Кипит мужицкое нутро от обиды, да толк-то какой! Урядники, надсмотрщики, старосты — власть, а против «богом данной» власти не попрешь.

Перед петровым днем на двести восемьдесят пятой версте пошабашили рано. На участок прикатила дрезина с конторщиком, и начался расчет. Появились сыновья подрядчика Елионского с «монополкой». В наскоро сколоченном из горбыля кабаке, под сенью тальниковых кустов, шла бойкая торговля. Лишенные на стороне бабьего контроля многие кормильцы спустили в этот день все, что заработали за неделю, залезали даже в долги.

Гомонили по кустам.

Тимофей трижды подходил к конторщику:

— Юдин Тимофей Алексеевич и Александро Алексеевич.

— Нету в учете таких.

— Как же нету? Все лето работаем.

— Нету.

— А ну, проверь еще раз.

— Проверял уже, братец, нету.

— А как же нам быть?

Конторщик смеялся:

— А кто ее знает?

— Это подрядчик нам в отместку, — шептал Саня, взглядывая печальными глазами на брата.

— Стерва он. Кровосос.

— Может, сходить к нему, повиниться?

— Повинишься — всю жизнь красными слезами плакать будешь.

— Что же делать?

— Бросим все. Пусть нашими грошами подавится. После праздника в Курган отвезу тебя, там робить будешь.

Но вышло все по-иному. Когда вернулись домой, отец сказал:

— Рано еще по людям мотаться. Успеет, натрет холку. Пусть в школу идет.

4

Отец — Алексей Григорьевич — сухой, высокий старик. У него крепкие, узловатые пальцы, сивые усы и черные глаза. И сейчас рассказывают про Алексея Григорьевича такую историю. Однажды зимой он ехал из города в Васильки. Солнышко и тулуп нагнали на него сон, и он подремывал, примотнув к передку саней волосяные вожжи.

Около деревни Сычевой лошадь остановилась. Старик размежил веки и увидел стоящего на дороге парня, румяного и широкоплечего. Рядом с парнем стоял его конь.

— Здравствуй, дедушка! Милости прошу к нам на чай-сахар!

— Спасибо. Тороплюсь я.

— Успеешь.

— Давай в другой раз.

— Сейчас надо.

— Ну ты, давай не шути! — начал сердиться Алексей Григорьевич.

— Подожди, дед! Просьба у меня к тебе!

— Говори.

— Хочу с тобой побороться.

— Какой же я борец. Старик уж.

— Прости, земляк, но не проехало по этой дороге еще ни одного мужика, которого я не положил бы на лопатки.

Алексей Григорьевич засмеялся:

— Не шибко, видно, умны родители у тебя… Ты бы хоть ноги сосчитал у своего мерина… Сколько ног-то у него?

— Ха-ха-ха! — засмеялся парень. — У мово мерина были ноги, а сейчас одна здоровая осталась!

— А ты все-таки сосчитай. — Старик вылез из коробушки, схватил парня за опояску и швырнул в сугроб. — Это одна нога? Верно?

Парень остервенело кинулся на старика, но мгновенно улетел в сторону.

— Это другая, — сказал дед.

Потом он вытянул парня из сугроба и начал стукать его о твердую, укатанную санями, дорогу.

— Вот третья нога, вот четверта, вот пята!

На секунду оставив парня Алексей Григорьевич спросил:

— Так сколько ног у мерина?

— Пять. Ей-бо, пять, — взмолился парень.

— Ну вот. А ты говорил, что одна.

— Нет. Пять, ей-бо!

Алексей Григорьевич вскочил в коробушку, расправил вожжи и, обернувшись к плачущему парню, сказал:

— А ты не сердись. Я ведь не в обиду. Просто старуху свою хотел удивить. Скажу ей, Что видел мерина с пятью ногами.

И уехал.

Природа наделила Алексея Григорьевича щедро: он и печник, и стекольщик, и плотничать может, и жестянничать. И грамоте мало-мало смыслит.

Санька и лицом, и статью, и ухватками весь в отца. Рослый и сильный не по годам. Судить-рядить со взрослыми мужиками начнет — послушать есть чего. Зря болтать не станет, скажет только дело, и всегда с разумом.

Думка о школе — заветная. Попасть бы, вот бы здорово!

У подрядчика Елионского три сына. Двое старших Шадринское реальное училище закончили, и лавочки оба имеют. А младший Иннокентий (Кешка по-деревенски) второй год в школе учится. В Ялуторовск уезжать собирается, по церковной части. Ходит по улице, выше крыши нос задирает.

— Темнота вы все и скоты! — так поговаривает.

Развитию народного образования в Зауралье царским правительством не уделялось почти никакого внимания. Программы церковно-приходских школ, а также и волостных, содержавшихся за счет подушной подати, сводились в основном к закону божьему, чтению церковных книг да четырем действиям арифметики. Обучением в Курганском уезде в 1895 году была охвачена лишь десятая часть детей школьного возраста. Среднее число грамотных в России составляло 18 процентов, а в Курганском уезде только 7.