Александр Михайлович Ляпунов - [2]

В конце двадцатых годов под руководством замечательного советского ученого Н. Г. Четаева (1902–1959) возникла школа механиков, названная по месту своего рождения Казанской. В ее трудах получил широкое развитие второй метод Ляпунова. Затем в Москве, Киеве, Ленинграде, а позднее в Свердловске, Алма-Ате, Горьком, Одессе и в других городах появились и стали интенсивно работать группы специалистов в области устойчивости движения.

Советская научная литература по устойчивости чрезвычайно обширна и весьма богата результатами, как в области развития теории, так и в области ее практических применений. Разработка идей Ляпунова ведется у нас по многим направлениям, для одного перечисления которых потребовалось бы несколько страниц. Успешно применяются методы теории устойчивости при решении практических задач небесной механики, устойчивости движения самолетов и ракет, устойчивости систем автоматического регулирования и во многих других областях техники. Советская школа устойчивости прочно занимает ведущее положение в мировой науке, и труды Ляпунова служили и будут служить неиссякаемым источником для творческой деятельности многих поколений механиков и математиков. Их автора без всякого преувеличения можно назвать гордостью нашей отечественной науки.

В своем биографическом произведении А. С. Шибанов на основе долгих литературных и архивных изысканий подробно и обстоятельно воссоздает ту среду, в которой формировалась личность гениального ученого, описывает его семейное окружение. Книгу в какой-то мере можно назвать семейной хроникой Ляпуновых. Помимо главного героя — Александра Михайловича, — на страницах ее живут и действуют оба его брата: композитор Сергей Михайлович, занимающий почетное место в истории русской музыки, а также филолог Борис Михайлович — академик, крупнейший славист. По-своему замечателен и отец их, Михаил Васильевич Ляпунов, вписавший свое имя в число незаурядных представителей русской астрономии.

Эта книга является первым в мировой литературе научно-художественным произведением об Александре Михайловиче Ляпунове. Думается, что она позволит молодому читателю, которому в первую очередь адресована серия «Жизнь замечательных людей», ярко и отчетливо увидеть сквозь призму жизни выдающегося ученого и его братьев неоспоримую значимость творческих усилий и беззаветного труда, которые одни способны сделать человека поистине замечательным.

Член-корреспондент АН СССР Я. В. РУМЯНЦЕВ

ОТЕЦ

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Казалось ему уже, что не дождаться конца беспокойной и многодневной дороги. Да и сейчас еще не верилось, что полторы тысячи верст позади и лошади несут его по отлогому подъему к последней перед Казанью почтовой станции. Оттуда до города каких-нибудь тринадцать верст, куда меньше, чем до оставшегося за Волгой Свияжска. Лошади идут споро, удивительные лошади — черные, коренастые, с налитыми кровью глазами. На таких ему еще не приходилось ездить. Когда впрягали их в экипаж, с сомнением взирал он на необыкновенно малорослые, длинногривые создания с взъерошенной шерстью. Но оказались они на редкость ходкими и неутомимыми: даже отмахав тридцать с лишним верст, не утратили ни бодрости, ни рвения. По видимости, принадлежали лошадки чувашам или черемисам, жившим по тракту и занимавшимся извозом на вольной почте.

Да, вольная почта спутала его финансовый расклад. Что ж, виноват сам, а не кто другой. Запросив в петербургской канцелярии подорожную по казенной надобности, уплатил он, не задумываясь, за весь путь сполна. Но где-то за Нижним Новгородом, кажется, у Васильсурска, подорожная потеряла вдруг силу, и ему предложили платить прогоны. Напрасно тряс он бумагой, в которой была означена сумма внесенного дорожного сбора. «Здесь начинается вольная почта», — вновь и вновь повторяли ему. Напрасно злоупотреблял он словами «исследовательские дела», которые невежественные смотрители не раз уже принимали за «следовательские дела» и исправно поставляли свежих и крепких лошадей. Этот раз его уловка не возымела желаемого действия. Право провоза на почтовом тракте перешло в цепкие руки частного предпринимательства.

Ничего больше не оставалось, как подчиниться обстоятельствам и платить заново прогонные. Да еще втрое против прежнего. Потому что проезжающих вынуждали брать третью лошадь, предлагая громоздкие и тяжелые экипажи. Вместо трех копеек серебром, как в казенных прогонах, уплатил он по девять копеек за каждую версту оставшегося пути. Так вольная почта прижимала нетерпеливых путешественников на последних перед Казанью станциях.

Зато весь груз уложился теперь в один экипаж — столь огромной и вместительной была повозка. Это несколько сократило непредвиденные издержки. Пример показали оборотистые нижегородские купцы, которые вдвоем наняли тройку, загрузили в экипаж двойную поклажу и, взобравшись на самый верх, с завидной ловкостью сохраняли там равновесие.

Он же вполне удобно расположился на ящиках, подложив под себя испытанную студентскую шинель, немало потерпевшую в долгой поездке.

Ямщики только диву давались, глядя, как нервничает седок из-за крепких на вид, добротных сундуков. Да еще на водку обещает не за лихость и удальство, что особенно ценилось на тракте, а за неспешную, бережную езду.