Александр Македонский - [26]
Какие же фантазии обуревали мальчика, что интересовало его больше всего? Прежде всего это были подвиги его мифических предков, древние сказания и поэмы Гомера. Его волновала возможность повторить героические подвиги старины. Мы не знаем, куда заводила мальчика его фантазия, но известно, что он боялся, как бы отец не завершил всех завоеваний, не оставив ему места для его собственных. Однако наряду со склонностью к фантазии Александр трезво оценивал действительность. Однажды он так расспрашивал персидского посла о расстояниях между азиатскими городами, путях сообщения и взаимоотношениях правителей[33], что могло показаться: спрашивает не мальчик, а сам Филипп.
Так у Александра еще в детстве проявлялся характер будущего великого человека. Его романтические настроения уживались с трезвым рационализмом, потребность любви — с неумолимостью, воинственностью и склонностью к насилию. Однажды он схватил меч и приготовился к бою лишь потому, что услышал военную песню великого Тимофея[34].
Чем старше становился Александр, тем сильнее чувствовал Филипп отсутствие у сына обычной сыновней любви. Что-то непостижимое и непонятное было в этом мальчике; он был скрытен, особенно с отцом. В значительной степени это объяснялось все более холодными отношениями между родителями. И в детстве и в юности Александр видел Филиппа глазами любимой матери. Поэтому он перенял от Олимпиады ее ревность и то ожесточение, с которым мать относилась к своему неверному супругу. Это произвело на Александра столь отталкивающее впечатление, что в юности он не признавал женской любви[35].
Но наследник Филиппа испытывал еще и муки иной ревности. Он не радовался блестящим успехам отца, но следил за ними с плохо скрываемой завистью. Он мечтал, что в будущем он одержит победы, которые дадут ему возможность помериться с отцом славой. Филипп делал все, чтобы завоевать доверие, привязанность и любовь строптивого сына. Он пытался воздействовать на него словами, советом, а иногда и иронией, но великому ловцу человеческих сердец не удалось покорить сердце собственного ребенка.
Царь видел, как велико влияние Олимпиады на сына, и знал, что Леонид и Лисимах стоят на ее стороне. Так как такого рода обучение сына не соответствовало его желаниям, он решил направить его по совершенно иному пути. Ему казалось, что мальчик достаточно подрос и вполне может жить без присмотра матери. Он думал также, что Александр не будет столь строптивым, если на его пути встретится по-настоящему крупный человек. Не колеблясь царь выбрал самого лучшего из известных ему учителей. Он послал приглашение Аристотелю на остров Лесбос и получил согласие философа.
Это было тяжким ударом для ревнивых представителей греческой науки, считавших воспитание юношей своей монополией, т. е. для таких людей, как Исократ, Феопомп и членов академического кружка Спевсиппа. Как мы уже говорили, Филипп не хотел приглашать человека, подобного Евфраю, и, доверившись своему безошибочному инстинкту, выбрал единственного из мудрецов, достаточно умного, чтобы не стремиться достичь влияния при дворе.
Правда, Аристотель был истинным учеником Платона, более того, одним из самых выдающихся философов Академии. Но когда в 347 г. до н. э., после смерти Платона, руководство школой взял на себя его племянник Спевсипп, Аристотель покинул Афины и уехал в Асс[36]. Здесь местный правитель Гермий из Атарнея, тоже платоник, предоставил ему условия для работы. Аристотель прожил в Ассе три года, а затем, стремясь к большей самостоятельности, переселился на остров Лесбос, намереваясь основать собственную школу. Но вскоре получил приглашение Филиппа.
Для философа это приглашение было очень важным. Его отец, принадлежавший к роду Асклепия, при царе Аминте был придворным врачом в Пелле. Кроме того, семья Аристотеля происходила на греческого города Стагира, который, хотя и был разрушен войной, находился теперь на территории Македонского царства. Но главное — Аристотель видел в Александре будущего гегемона эллинов и, более того, самого могущественного властителя Европы. Поэтому Аристотель отнесся к приглашению Филиппа с большой ответственностью. Философ сумел наилучшим образом справиться со своей задачей. При этом он не стремился, подобно Евфраю, играть видную роль при дворе и стать влиятельным советником царя. Его интересовали не двор и власть, а только доверенный ему драгоценный человеческий материал — царственный юноша.
