Александр I. Сфинкс на троне [заметки]

1

С. Мелъгунов. Мережковский и его роман Александр I. 1923 г. // Дела и люди Александровского времени. Берлин: изд. «Ватага», 1923.

2

Шильдер Н.К. Александр Первый. В 4 т. СПб.: изд. А.Ф. Маркса, 1897.

3

Рисунки и альбомы А. Бенуа, Е. Лансере, В. Добужинского, К. Сомова, тематические статьи А. Трубникова, М. Чулкова, и стихотворения А. Ахматовой в журнале «Аполлон» за 1909–1917 гг. и проч.

4

Мы не говорим, конечно, о той ранней истории царствования Александра, которая, по одному меткому выражению, представляла собой «только восторженные восклицания». Типичным образцом такой оценки может служить, например, апофеоз наивного Федора Глинки в «письмах русского офицера»: «Когда поколебаются царства и потрясутся престолы, тогда Государь, над главою которого зашумят бури, взглянет с доверенностью в бытия прошедших времен, увидит лучезарное имя Александра I, возьмет с него пример твердой непоколебимости».

5

Настоящая статья была напечатана в 1912 г. в юбилейном издании «Отечественная война и русское общество», выходившем под редакцией А.К Дживелегова, В.И. Пичета и моей. Приходится оговориться, что мое упрощенное понимание «загадочного сфинкса» начала XIX в. вызвало возражение в печати. Напр., в рецензии А. А. Кизеветтера в «Русской Мысли», согласного в общем, однако, с точкой зрения автора; в рецензии Б.И. Сыромятникова в «Вестнике Воспитания», по-видимому, склоняющегося к старому пониманию и мало считающегося с новыми данными. Наконец, совершенно отрицательно отнесся к моей характеристике рецензент «Современника» г. Бороздин (с чем, впрочем, не согласилась сама редакция).

Не знаю компетентность г. Бороздина в данном вопросе, но не могу не отметить одного курьеза: рецензент торжественно говорит, что мои взгляды являются шагом назад после работы великого князя Николая Михайловича. Может быть, но только почтенный рецензент забыл сделать существенную оговорку, что моя статья появилась в свет за год слишком до указанной работы. Насколько субъективна оценка личности, показывает то, что если один рецензент готов признать мою статью публицистическим упражнением на историческую тему, почти памфлетом, за отрицательное отношение к личности Александра, то другие (Н. А Рожков в «Современном Мире») упрекали меня за шаблонную идеализацию. Очевидно, истина лежит посередине. Сам по себе факт столь противоположной оценки свидетельствует, что статья моя не является тенденциозным памфлетом и в ней дана в общем правильная, неизбежно, конечно, субъективная, характеристика Александра.

Статья в этом сборнике появляется, в сущности, без изменений. Считал лишь необходимым дополнить изложение новыми фактами, подтверждающими высказанную точку зрения. После написания статьи появилась большая работа в. кн. Николая Михайловича, изобилующая, особенно в приложениях, ценным документальным материалом (важная публикация в 1913 г. была сделана еще Ник. Мих. изданием донесений за 1816—1826 гг. Меттерниху, австрийского посланника при русском дворе, гр. Лебцельтерна, женатого на графине Л аваль, сестре жены декабриста Трубецкого. Ценный материал для характеристики Александра находится в книге Ал. Фурньера «Die Geheimpolizei auf dem Wiener Kongress», вышедшей также в 1913 г.). Мое отношение к исследованию Ник. Мих. ясно из помещаемого ниже разбора его книги. Включая и эту последнюю статью в свой сборник, я не считал уже нужным отмечать разность взглядов при характеристике Александра. Одновременно с работой Ник. Мих. появилась и значительная статья А.А. Кизеветтера «Александр I и Аракчеев», вошедшая в его сборник «Исторические отклики». Обе эти работы не изменили точки зрения автора на личность Александра. Скорее в них нашлось подтверждение многих предположений, которые мне осторожно приходилось делать, ввиду отсутствия еще достаточного материала. Там, где мне подчас приходилось ставить в тексте «может быть», теперь с полным основанием можно поставить — «наверное». Так, не совсем соглашаясь с Вандалем при его характеристике Тильзитского свидания, приходилось указывать, что здесь Александр проявил свое обычное «в высшей степени рассчитанное притворство» и что он вел определенную, заранее намеченную, политику. Материалы, заключающиеся в работе Ник Мих., с совершенной очевидностью подтвердили эту точку зрения. И другие предположения нашли ныне себе более тщательное фактическое обоснование во вновь опубликованных документах.

Характеризуя роль и значение Аракчеева в царствовании Александра, мне приходилось отмечать в своей статье несоответствие шаблонного представления об этой роли с действительностью: я указывал, что Аракчеев был, в сущности, «лишь верным исполнителем велений своего шефа». Подобный взгляд подробно развит и блестяще доказан в упомянутом этюде А.А. Кизеветтера.

6

Припомним пастушеские идиллии в швейцарских домиках Марии Антуанеты в Трианоне.

7

Еще Воронцов справедливо замечал в письме к Строганову в 1803 г.: «Если бы вместо путешествий по большим дорогам он (т.е. А.) посвятил это время на изучение полезных для России реформ, положение было бы иное».

8

В. кн. Ник. Мих. отрицает возможность такой фразы у Александра. Это отрицание, так сказать, психологическое. Нам представляется, напротив, рассказ Якушкина правдоподобным.

9

См. в главе «Мелочи» заметку «Александр I и женщины».

10

Природа наделила его щедро самыми любезными качествами» (Чарторижский); «природа наделила его всякими достоинствами» (Массой).

11

Недостаток умственной дисциплины отмечает уже всю жизнь Александра Об этой непривычке к умственной работе говорят нам почти все иностранцы, имевшие возможность наблюдать русского императора в каждодневной работе во время Венского конгресса. Их описание времяпрепровождения Александра можно характеризовать коротко: он не сидит за письменным столом, днем на маневрах, вечером танцует (см. еще в отделе «Мелочей»). Александр, от «природы ленивый», вообще не утруждал себя серьезной мыслью и серьезным чтением. Во время уроков Лагарпа преимущественно дремал. В юности знания его были поверхностные, и пока он был великим князем, «не прочел до конца ни одной серьезной книги» (по свидетельству Чарторижского), а позже, по словам Греча, он читал одни только французские романы и выписки из иностранных газет. До конца жизни он не знает и не интересуется русской литературой. Он не только ничего не читает по-русски, но даже плохо объясняется на своем родном языке. Совершенно таким же было и его знакомство с мистикой.

12

Также перлюстрируется в позднейшее время переписка ближайшего друга Александра кн. Петра Волконского.

13

Их должна была отметить еще Екатерина: «этот мальчик соткан из противоречий».

14

Позднейший историк Венского конгресса, Фурньер, посвятивший много страниц роли Александра на конгрессе, говорит: «Еще и теперь историки считают его (т.е. А.) трудно уловимой натурой. Таким же он был и для своих современников, которые видели, как этот умный, способный, широкообразованный, беспрерывно колебался между патетическим идеализмом и хитрым расчетом (и затем осуществлением), быть любезным и противоположным капризом».

15

Взаимные отношения Луизы и Александра очень ярко изображены в этюде A.K. Дживелегова, напечатанном в «Голосе Минувш», 1913 г., № 1.

16

Причина непонятной привязанности Александра не так уже будет непонятна, если отрешиться от традиционного взгляда на благородный идеализм его натуры. Как было указано, интеллектуальность Александра не так уже была велика и не так уже была чужда понятия истиннорусского неученого дворянина Аракчеева. Роднили их одинаковые интересы и вкусы. Оба в жизни были к тому же большие актеры, и эта черта их также роднила. Чего стоит, напр., одна только поза Аракчеева, заведовавшего всем, пользующегося расположением Александра, хотя и временным, и униженно просящего кн. С.Г. Волконского замолвить «словечко» за него перед Винцегероде. Привязанность личная к Аракчееву объясняется в значительной степени, как показывает А. А. Кизеветтер, той ролью, которую играл Аракчеев во время юности Александра, ролью «самоотверженного дядьки, прикрывающего молодого барчука от грозного отца». Аракчеев исполнял более чем добросовестно эту роль дядьки. Как характерны, напр., такие сцены, когда Аракчеев являлся в спальню молодых супругов и, заставая их обоих в постели, тут же давал подписывать Александру рапорт о дежурствах и т.п. Лишь раз пробежала кошка между друзьями, когда в 1809 г. Аракчеев при организации Государственного Совета, т.е. при осуществлении якобы плана либеральных начинаний Александра, попросился в отставку. Он хотел испытать свою силу. И Александр очень определенно показал, что он без труда пожертвует своим другом. Он выразил в письме надежду впредь видеть лишь прежнего Аракчеева. И последний уже более не пытался прямо противоречить своему покровителю, идя путем обволакивающим, когда ему чего-либо надо было достигнуть, напр., свалить личного друга царя кн. Голицына. И Аракчеев стал единственным человеком, который мог быть почтен именем доверенного, как замечал гр. Ноаль в 1816 г. Александр работает только с Аракчеевым. Александра интересует главным образом «необыкновенное дело», им затеянное, т.е. военные поселения. Аракчеев же сумел, как никто, положить «хорошее начало», по собственному его выражению, после одной из жесточайших экзекуций в Высоцкой волости. И так как Аракчеева ненавидели действительно все другие сотрудники Александра, то последний в полном соответствии с истиной мог писать ему 22 сентября 1825 г. после убийства аракчеевской любовницы: «У тебя нет друга, который бы тебя искреннее любил».

17

Реальной «виной» Сперанского было лишь самовольное присвоение себе права читать дипломатическую перлюстрацию (см. Ник. Мих. «Александр»).

18

См. заметку С. Мельгунова: «Был ли Александр католиком». Факты, характеризующие эту своеобразную политику Александра, собраны в исследовании Ник Мих.

19

См. статью «Вожди армии».

20

«М. de Bock a perdu la raison», по словам Александра в письме к Паулуччи.

21

Так называл Александра Наполеон.

22

Антипатия к дворянству проявлялась и позже: царь не любит аристократии, последняя отвечает ему той же монетой — доносит французский атташе при русском дворе гр. Ноалль в 1816 г.

23

Уступчивость Александра — «психологический мираж» (Кизеветтер).

24

Его упрямство проявлялось иногда в удивительных мелочах. Михайловский-Данилевский в доказательство твердости характера Александра рассказывает о таком случае. Однажды во время дороги император сказал Михайловскому, что он намерен ехать три или четыре станции, «не закрывая коляски и не выходя из оной», и сдержал свое слово, «невзирая ни на какую погоду, на ветер, дождь или бурю». Но неужели в этом заключается та сила воли, о которой говорит в своей записке гр. Эделинг?

25

«Лишнее самолюбие, а оттого упорство во мнениях своих».

26

Противниками являлись и Багратион с Ростопчиным — оба неавторитетные для Александра лица.

27

См. переписку с Екатериной Павловной.

28

См., напр., отзыв Фарнгагена (1822): «Ум совершенно посредственный».

29

Между русскими и так называемыми всеобщими историками существует разногласие по вопросу о том, кому принадлежит план идти на Париж. Русская военная историческая школа утверждает, что идея эта разработана в русском штабе. Западная историография приписывает инициативу Шварценбергу — эта инициатива спасла положение союзников и погубила Наполеона. Для нас в данном случае важно то, что Александр был горячим сторонником движения на Париж. Мотивы, вероятно, были более сложны, чем то рисовалось Кесльри.

30

Личное самолюбие для Александра всегда стояло на первом плане. Александр был крайне оскорблен, что Людовик XVIII не оказал ему достаточного почтения, как спасителю трона. И только после Фонтенебло, когда вырисовалась опасность, что восторжествует вновь его соперник Наполеон, Александр сделался сторонником Бурбонов.

31

Крюденер агитировала в пользу восставших греков. Но она не понимала, что политика для Александра куда выше христианской морали. И Александр никогда не согласился бы на вмешательство, потому что прежде всего опасался быть в союзе с радикалами Европы (Меттерних Лебцельтерну 6 окт. 1821 г.).

32

См. ниже: «Правительство и общество после войны».

33

Так смотрит и последний биограф Александра вел. кн. Ник. Мих.

34

Даже и внешние впечатления от России и Польши у Александра были различны. От Петербурга до Волыни во время своей поездки в Варшаву в 1818 г. Александр находил лишь «разорение и жалобы*, а по въезде в пределы Польши «все облекалось в радостный вид». Если в Москве ему представилось 42 дворянина, в Житомире он видел 200. Это, по свидетельству Михайловского-Данилевского, тешило самодержца.

35

См.: Семевский «Политические и социальные идеи декабристов.

36

Новосильцев советовал Александру в ответ на протесты первого польского сейма уничтожить конституцию.

37

Любопытен отзыв об Александре Талейрана: для него Александр простак (niais) — «гибкость ума не соответствует благородству характера».

38

Путешествия Александра на конгрессы возбуждают насмешки в гвардии — доносил Буальконт.

39

То же самое он не раз говорил и Лебцельтерну: «Я должен теперь заняться интересами подданных».

40

См. ниже «Правительство и Общество после войны».

41

Популярна песенка: «Le roi de Danem: trinkt mr alle, L'empereur de Russie: liebt fur alle».

42

Эти отрицательные отзывы политиков Венского конгресса, конечно, объясняются тем, что освободитель Европы не так уже оказался податлив меттерниховской интриге. Его собственная политика в данном случае столкнулась с интересами других. До Венского конгресса Александр был для Европы как бы в перспективе. Он был нужен — и нет недостатка в дифирамбистах. С падением Наполеона он уже становится опасным. Страсти разыгрались именно на польском вопросе. И в закулисных беседах определенно говорилось, что, если Россия получит Польшу, Александр «будет опаснее Наполеона». И как прежде не хватало дифирамбистов, так теперь пытаются отметить отрицательные стороны. Но, отмечая их, как видим, попадают не в бровь, а в глаз.

43

Напечатано в сокращенном виде в берлинских «Днях» (1923 г.).

44

«Голос Минувшего*, 1914, XI, 115.

45

Говорят еще о связи Александра с небезызвестной фрейлиной княжной Туркестановой, умершей после родов в 1819 г. Утверждали, что кн. В. Голицын взял как бы на себя вину и воспитал дочь Туркестановой от Александра. Прямых свидетельств этому нет и факт представляется сомнительным.

46

В книге «Наполеон и Александр».

47

Припомним характеристику Меттерниха, данную Шатобрианом, — очень близкую к характеристике Александра: «Это человек посредственный, без основ, без взглядов…, фальшивый…, ловелас в молодости, старается прельстить все, к чему он приближается, а когда это ему не удается, делается врагом».

48

См. статью Ашкенази в «Гол. Минувшего» (1916, № II) «Императрица Елисавета и кн. Адам Чарторижский».

49

Естественно, что в этот период она «очень холодна» по отношению к мужу, как отмечает в своем дневнике 1 янв. 1807 г. с. сек. Вилламов.

50

Барант утверждает, что оба супруга добровольно возвратили друг другу свободу. Мало того, Александр изо всех сил покровительствовал связи с Чарторижским. Барант сообщает, что, когда у Елисаветы родилась девочка и она была показана Павлу, последний будто бы заметил статс-даме Ливен: «Сударыня, полагается ли, что у блондина мужа и блондинки жены может быть ребенок брюнет?» «Государь, Бог всемогущ», — ответила Ливен.

51

Курсив мой.

52

Для тогдашних нравов любопытно, что в роли сводни выступает Нарышкин, муж возлюбленной Александра, быть может, таким путем мстящий своему властелину.

53

Гр. Эделинг говорит об изменении отношений между супругами еще в 1812 году: «В дни страшного бедствия пролился в сердце их луч взаимного счастья. Елисавета, убедившись, что он несчастен, сделалась к нему нежна и предупредительна»-. Возможно, что у такого отзывчивого человека, каким была Елис. Алек., была попытка примирения и поддержки моральной мужа.

54

«Мама, наш ангел на небе, а я еще прозябаю на земле… Не покидайте меня, мама, я совершенно одинока в этом мире страданий».

55

Из письма Лебцельтерна Меттерниху 1822 г.

56

«Увы, я не могу воспользоваться своим старым правом осыпать ваши ножки самыми нежными поцелуями в вашей спальне в Твери».

57

Напечатано в «Голосе Минувшего».

58

Кстати, о самом издании в русском переводе книги Пирлинга. Издательству «Современные Проблемы» предоставлено автором «исключительное право перевода». Эта привилегия оказалась для автора весьма невыгодной. Перевод и самое издание, несмотря на привлекательную внешность, из ряда вон выходящие по своей небрежности. Не говоря уже о бесчисленных корректорских погрешностях (напр., вместо «генерал» — «гендаль», Италийский — Кралинский и т. д.), которые можно объяснить спешностью издания или невниманием типографии (хотя какая же спешность при издании небольшой брошюры в 140 стр. маленького формата), трудно уже бывает разобрать, кто виноват, переводчик или издатель, когда Гаетано Морони именуется Гастоно Мозани, «Подражание Иисусу Христу» — подражанием «Эрнсту», Юнг Штиллинг — то Джон Стилинг, то Дженг Шиллинг, г-жа Гюйон — то Гюно, то Гюпон. Недогадливость или небрежность переводчика удивительная. Пирлинг, естественно, переводил русские материалы на французский язык. Переводчики вторично переводили на русский язык, делая здесь свои изумительные ошибки. Не проще ли было заглянуть в русский оригинал, на который делается у Пирлинга точная ссылка. В данном случае книга была доступная: переписка Александра I с его сестрой Екатериной. Не доказывает ли это, что литературная конвенция сама по себе отнюдь не гарантирует хорошего качества переводов.

59

Это вполне подтверждается свидетельством самого ген. Мишо, найденным мною в бумагах С.С. Татищева. К сожалению, все эти документы остались в Москве.

60

Эту небольшую рецензию, напечатанную в «Голосе Минувшего», автор помещает в «Мелочах» в целях отметить лишь свою точку зрения на легенду о Феодоре Кузьмиче.

61

Перес. «О том, что Наполеон никогда не был» (изд. «Задруги»).

62

Статья напечатана в издании «Отечественная война и русское общество». Автор предполагал дать характеристику всех наиболее видных полководцев 1812г. Задача осталась, однако, невыполненной. Помещаемый очерк посвящен взаимным отношениям Барклая и Багратиона, иллюстрирующим характерные черты эпохи; поэтому статья и вводится в сборник.

63

См. также письма А. Б. Куракина к императрице Марии Феодоровне.

64

Историк Отечественной войны А. Попов, сопоставляя донесения Ростопчина с сообщением английского генерала Вильсона императору Александру, также от 15 сентября, где говорится, что армия «изобилует хлебом, мясом, водкою» и что ее состояние прекрасно, приписывает характеристику, сделанную Ростопчиным, его личному раздражению. В это время Ростопчин, негодуя на Кутузова, всеми средствами старался очернить фельдмаршала, отмечая его нераспорядительность («он спит, ест, ничего не делает и столь равнодушно взирает на бедственное положение армии, что нимало не принимает мер для перемен оного»). Однако указание Попова лишь отчасти справедливо: оно показывает, что Ростопчин, попав в «оппозицию», не считал уже нужным прикрашивать действительность, как он это делал, когда был у власти. Показания Ростопчина совпадают с указаниями многих современников. Напр., 12 сентября Виллие указывает Аракчееву, что причина умножения больных в армии «недостаток хорошей пищи и теплой одежды» (злосчастные «летние панталоны»). То же говорит и переписка Александра I с Кутузовым по поводу дезертирства и т. д.

65

«Войска, кои делают грабеж, не могут быть храбры», — говорится, напр., в приказе Барклая 22 июня.

66

Приказ 22 авг. предписывает без пощады наказывать мародеров; 3 сент. предписывается расстреливать на месте всякого мародера, оказывающего сопротивление.

67

См. также мою статью «Русские под Данцигом». (Из дневников кн. Д.М. Волконского.) Напечатана в «Гол. Мин>, 1912, кн. 6.

68

Поводом послужили слова, сказанные будто бы Кутузовым Вильсону после сражения при Малоярославце: «Я нисколько не полагаю, чтобы совершенное истребление Наполеона и его войск было таким благодеянием для вселенной. Наследство его достанется не России»…

69

Часто они и по внешности даже не носят принципиальной подкладки, напр., когда Д.В. Давыдов жалуется, что все его «обходят» в наградах, тогда как ему принадлежит инициатива действий партизанов, он первый подал «прожект» по этому поводу. Когда, наконец, Ермолов порицает своего соперника гр. Толя, и т. д.

70

Чичагов вообще был большой поклонник революционной Франции (воспоминания Эделинг).

71

Возможность плана отступления была подсказана Александру I Бернадотом. Тот же план отстаивал ген. Пфуль.

72

По плану Пфуля.

73

Вот еще несколько черт для характеристики Багратиона, сообщаемых Ермоловым: «Неустрашим в сражении, равнодушен в опасности. Не всегда предприимчив, приступая к делу, решителен в продолжении его. Неутомим в трудах. Блюдет спокойствие подчиненных; в нужде требует полного употребления сил. Отличает достоинство, награждает соответственно. Нередко, однако же, преимущества на стороне тех, у кого сильные связи, могущественное у двора покровительство. Утонченной ловкости перед государем, увлекательно лестного обращения с приближенными к нему. Нравом кроток, несвоеобычлив, щедр до расточительности. Не скор на гаев, всегда готов на примирение. Не помнит зла, вечно помнит благодеяния…» Подчиненный, «почитая за счастье служить с ним, всегда боготворил его. Никто из начальников не давал менее чувствовать власть свою».

74

«Националисты» 1812 г. усердно распространяли такое мнение в общественных кругах. Любопытно привести отзыв по этому поводу современника, небезызвестного Греча: «Отказаться от участия иностранцев было то же, что по внушению патриотизма, не давать больному хины, потому что она растет не в России»… «Да и чем лифляндец Барклай менее русский, нежели грузин Багратион. Скажут: этот православный, но дело идет на войне не о происхождении Св. Духа».

75

«Русск. Арх», 1875, IX, 17.

76

А.Н. Попов («Русск. Арх>, 1875, X, 144), ссылаясь на письмо Кутузова к Ростопчину с просьбой «уверить всех московских жителей…, что еще не было ни одного сражения с передовыми войсками, где бы наши не одерживали поверхности, а что не доходило до главного сражения, то сие зависело от нас, главнокомандующих», говорит, что Кутузов не только не отделял себя от своих предшественников и не желал отклонить от себя те укоры, которыми их осыпало общественное мнение, но, покрывая своим значением все их действия, готов был принять на себя самого». Вряд ли с этим можно согласиться. Скорее Кутузов всегда отделял себя от своих предшественников. И если первые его обращения к войскам, выражавшие удивление, что с подобными молодцами можно отступать, следует, пожалуй, объяснить тактическим приемом возбуждения энергии в войсках, то отношение к Барклаю скорее следует объяснять желанием набросить «тень» на действия своего предшественника, как и указывает Ермолов.

77

Записки Ростопчина могут служить еще раз примером того, как впоследствии современники вольно или невольно изменили свои взгляды на людей и события. В «Записках» Ростопчин очень тепло отозвался о Барклае, признавал за ним все хорошие качества полководца и отдавал ему несомненное предпочтение перед Багратионом. «Барклай, — пишет Ростопчин, — был человек честный, благоразумный, методический… У него не было других забот, как сохранить армию… Он отличался необыкновенной храбростью и часто удивлял своим хладнокровием… Багратион, обладая многими дарованиями для того, чтобы быть хорошим генералом, был слишком необразован для того, чтобы быть главнокомандующим. Он очень хвастался тем, что был ученик и любимец Суворова. Он хотел непременно драться… и если бы он начальствовал войсками… может быть, погубил их…» А между тем в начале кампании 1812 г. Ростопчин совсем по-другому относился к деятельности Барклая; лучшим свидетельством является его письмо Александру 23 июля: «Москва и войска в отчаянии от бездействия и слабости военного министра, который совершенно подчинился Вольцогену. В главной квартире спят до десяти часов утра».

78

Напечатано в издании «Отечественная война и русское общество».

79

М. Евреинов. Память 1812 г. («Р. Арх», 1874,1).

80

Segur «Vie de Rostopchine». Александр не любил непрошеных советчиков, в числе которых, как мы знаем, пытался выступать с 1806 г. вождь русских «националистов» Ростопчин. Очень чутко относящийся к малейшим намекам на свое воцарение, Александр не забывал и фразы, дошедшей до него, будто бы сказанной Ростопчиным одной из своих родственниц: «Бог не может покровительствовать войскам плохого сына». Сказано это было по поводу неудачи под Аустерлицем. Между тем Александр весьма болезненно воспринимал свои военные неудачи.

81

В своей шуточной автобиографии «Жизнь Ростопчина, списанная с натуры в десять минут», довольно верно сам определил свое самодурство: «Я был упрям, как лошак, капризен, как кокетка, весел, как дитя, ленив, как сурок, деятелен, как Бонапарте; но все это — когда и как мне вздумается». И далее: «Голова моя была разрозненная библиотека, в которой никто не мог добиться толку, и ключ к которой был только у меня». Здесь Ростопчин, пожалуй, ошибался — ключа от головы не было и у него самого.

82

В эпоху французолюбия Ростопчина (в 1800 г. Р. был сторонником союза с Францией против Англии) придворные льстецы, как свидетельствует Чарторижский, также любили Ростопчина сравнивать с Наполеоном — это два человека современности.

83

«Мелкое ничтожество» — таков отзыв о Ростопчине кн. А.Б. Лобанова-Ростовского.

84

Для нас нет никакого сомнения в том, что Ростопчин не верил в ту фантастику, которую он создавал вокруг остававшегося в Москве кружка масонов. Надо лишь сопоставить различные этапы отношения Ростопчина к Новикову, Лабзину, Лопухину и др., чтобы отчетливо увидеть всю лживость ростопчинской натуры. См. в «Мелочах о Ростопчине».

85

Верещагинское дело наиболее полно изложено в «Бумагах, относящихся до Отечественной войны 1812 г>, изданных П. И Щукиным, ч. VI и VIII.

86

Возможно, впрочем, что это было действительно так, т.е. что он мог получить запрещенную газету через сына Ключарева. Так, по крайней мере, по словам свидетелей, сказал Верещагин отцу. Верещагин на допросе отвергал это, указывая, что он с сыном Ключарева даже не был знаком и что «сказал так единственно потому, чтобы тем сделать уверение в справедливости, опасаясь, что если скажет о сочинении оной им, то не только что ее не примут за справедливость, но получит еще наказание от отца». Верещагин показывал обер-полицмейстеру Ивашкину, что нашел газету, «шедши с Лубянки на Кузнецкий мост… против французских лавок».

Верещагин поступал благородно, принимая на себя всю ответственность и не желая замешивать никого в процесс. Этим благородством Ростопчин, руководивший следствием, воспользовался для усиления вины Верещагина. Запутанный на следствии, Верещагин 26 июня дает письменное показание, в котором он отрекается от прежнего показания; он показывает, «что не только не находил газетного листа, но даже нигде и ни от кого не получал такового, не видал и не переводил, а чувствуя поступок свой, противный закону, думал, не оправдает ли его такое несправедливое показание о найдении им будто бы газетного листа и о переводе с него». Следовательно, Верещагин сочинитель. Этим признанием и воспользовался Ростопчин.

87

Следствие выяснило, что Верещагин читал 17 июня своей мачехе бумагу, чтобы показать: «вот что пишет злодей французов». Рассказывал о ней и отцу. Затем — встретившись в кофейной с губернским секретарем Мешковым, рассказал и ему, но перевода не дал. А Мешков, интересуясь содержанием, пригласил его в гости и под винными парами выманил бумагу и списал. Отсюда пошли списки в публике. «Я сам видел их у многих моих чиновников в департаменте и списал для себя копии, — рассказывает Бестужев-Рюмин, — но, прочитав в «Московских Ведомостях» объявление графа Ростопчина и чтобы не подвергнуть себя неприятностям, сжег их у себя».

88

Приводим эти места в том виде, как они записаны Бестужевым-Рюминым. Уничтожив у себя списки, Бестужев «потом уже в 1814 г. списал их вновь из печатной русской книги».

89

Это прибавлено по предложению Ростопчина.

90

Впоследствии в том же Ростопчин заподозрил и черниговского архиепископа Михаила. См. письмо от 8 ноября.

91

Ростопчин интриговал против него уже давно. «Москва» сделала Сперанского козлом отпущения за проектируемые в Отечественную войну налоги. В своих записках Сперанский в значительной степени Ростопчину приписывает причину своей опалы: «лучший из государей дал себя опутать внушениям знаменитого проходимца».

92

Из бумаг Московского губернского архива старых дел.

93

Москва, 1812 г., «Р. Арх», 1875 г.

94

Любопытно, что в Нижнем, по предписанию Ростопчина, высланные со держатся в остроге.

95

Обращение не соответствовало действительности, ибо «из сорока арестованных четвертая часть были немцы из разных германских земель… которые все, разделяя национальную вражду того времени, обнаруживали антипатию к нам», — замечает Домерг. В этом и заключалась «нелепость» ростопчинской меры. Глинка в своих воспоминаниях ошибочно говорит о высылке из Москвы «некоторых уроженцев Франции на барке в струи волжские».

96

Цитирую по переводу Попова («Р. Арх>, 1875, X, 135). В французском тексте и в переводе «Ист. Вест.» нет выражения «mauvais sujets».

97

Харон по поздней греческой мифологии перевозил в своей барке души умерших через реку Ахерон в царство мертвых.

98

Бестужев-Рюмин этот случай относит к 30 августа.

99

Еще в июле он гордо говорил Хомутовой: «Поверьте мне, пока я главнокомандующий в Москве, не отдам ключей Наполеону».

100

И позже, по оставлении Москвы, когда Глинка предложил Ростопчину вооружить охотничьи дружины, последний, как рассказывает в своих записках Глинка, ответил: «Мы еще не знаем, как повернется русский народ. Мое дело выпроводить теперь дворян из уездов московских». А ведь «расположение народа» заставляло Ростопчина все время «плакать от радости».

101

См. ниже.

102

Толычев. Рассказы очевидцев о 1812 г.

103

Говорят, что за донос на него Ростопчин уплатил будто бы 1000 руб.

104

Рунич говорит, что эта толпа явилась, чтобы под начальством ростопчинским отправиться на неприятельское войско. Другой современник (В.И. Сафонович) ставит появление ее в связь с шаром Леппиха. В конце концов подоплека одна и та же.

105

Непосредственным очевидцем убийства Верещагина пришлось быть, между прочим, известному художнику Тончи, женатому на кн. Гагариной и бывшему «другом» Ростопчина. Тончи в последние дни жил в доме Ростопчина. «Страшное убийство Верещагина», по словам Рунича, произвело на него такое впечатление, что он «сошел с ума». Отправленный во Владимир, он дорогой убежал в лес, а затем покушался на самоубийство. Во Владимире, находясь на попечении у брата Рунича, бывшего директором канцелярии Ростопчина, Тончи воображал, что «Ростопчин держит его под надзором, чтобы сделать вторым Верещагиным». А.Я. Булгаков объяснил по-другому сумасшествие Тончи. Его потрясло «вторжение французов». «Его преследовала несчастная мысль, что, подозреваемый в шпионстве, предательстве и неблагорасположении к французам, он сделается первой жертвой Наполеона». Ростопчин дал еще иное объяснение в своей беседе с князем А.А. Шаховским: «Ужас быть убитым крестьянами, а, может быть, и слугами своими, распалил пламенное воображение и загнал его в лес». То, что рассказывает более осведомленный брат Д.П. Рунича, и само по себе более правдоподобно.

106

Говоря о расправе Ростопчина с Верещагиным и примыкая здесь к выводам автора статьи о верещагинском деле в «Щукинском сборнике», автор новейшей работы о Ростопчине, А.А. Кизеветтер, не согласен с теми, которые считают, что расправа эта была вызвана в значительной степени страхом перед толпой.

Не анализируя этого мнения и не опровергая фактической стороны, автор считает необходимым лишь отметить два обстоятельства: 1) Ростопчин сначала смотрел на толпу с балкона и потом вышел говорить с ней на крыльцо, что указывает на то, что он толпы не боялся, и 2) настроение толпы вовсе и не было страшно. Мутона она не тронула, а Верещагина начала терзать по призыву Ростопчина.

В эти категорические суждения следовало бы ввести ряд фактических поправок — и прежде всего в изложение обстоятельств появления Ростопчина перед толпой в том именно духе, как изложено оно в настоящей статье. Затем все почти современники (и те, кто были очевидцами) свидетельствуют, что настроение толпы, явившейся на генерал-губернаторский двор с требованием, чтобы Ростопчин, согласно своему обещанию, вел народ на Три Горы, было очень враждебно п о отношениюк Ростопчину. На эти показания современников, находящиеся в полном соответствии со всей реальной обстановкой момента, А.А. Кизеветтер и не обратил внимания.

107

Близкие Ростопчину люди передавали Свербееву, что в Париже Ростопчин «мучился угрызениями совести, что юный Верещагин по ночам являлся ему в сонных видениях».

108

И напрасно сын Ростопчина, благодаря кн. Вяземского за защиту отца в письме к издателю «Рус. Арх.» (1869, 935), пытался исправить «ошибку, допущенную реабилитатором. «Верещагин,— утверждал он,— был приговорен к смертной казни, и, без всякого сомнения, приговор этот получил бы надлежащее исполнение, если бы не был предупрежден народною расправок»… Призрак Верещагина будет вечно стоять над памятью Ростопчина.

109

Заметка Свербеева была написана для «Русского Архива» по поводу «Мелочей из запаса моей памяти* М.А. Димитриева.

110

Так казалось впоследствии инекоторым современникам, близким к Ростопчину по своим политическим настроениям. Не любивший Ростопчина Рунич в таких словах охарактеризовывает его значение: «Ростопчин, действуя страхом, выгнал (I) из Москвы дворянство, купцов и разночинцев для того, чтобы они не поддались соблазнам и внушениям наполеоновской тактики. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые он приписывал иностранцам, которых он в то же время осмеивал. — Он спас Россию от ига Наполеона». В таком же духе оценивает Ростопчина — «Юпитера-громовержца» и Вигель: «Если вспомнить, что Москва имела тогда сильное влияние на внутренние провинции и что пример ее действовал на все государство, то надобно признаться, что заслуги его в сем году суть бессмертные».

111

См. ниже «Патриотические настроения в 1812 г».

112

Вывезены были лишь ночью 1 сентября по предписанию Ростопчина викарию московскому Августину иконы: Владимирской, Иверской и Смоленской Богоматери под предлогом, что войска хотят молиться. Это было сделано для того, чтобы «народ ночью сего не приметил».

113

По поводу этой деятельности Ростопчина, в частности, по поводу прокламаций, выпускаемых во Владимире, другой постоянный корреспондент Воронцова, очень сочувственно относящийся к Ростопчину, писал 17 октября: «Не скрою, что тон и слог не приличествуют его сану. Прокламации подобного рода теперь особенно не у места. Вообще он слишком любит ремесло писаки». Следовательно, тут уже и друзья недооценивали великого мужа.

114

См. статью С. Мелыунова «На войне 1812 г».

115

Напечатано в издании «Отечественная война».

116

«Бумаги 1812 г>, П.И. Щукина.

117

И вознаграждены, как свидетельствует дочь Ростопчина, Нарышкина, именно за поджог. См. в заметке «Еще о Ростопчине».

118

Источником этих слухов отчасти были иностранцы, оставшиеся в Москве и, конечно, недостаточно осведомленные о предприятии Леппиха. Вот что говорит, напр., в своих воспоминаниях аббат Серюп на даче Репнина «оп се fabriquaient des pieces de feux artificiels, des fusees a la Congreve et d'autres Instruments, destines а Г execution du grand projet» («Les Francais a Moscou». Relation Inedite publiee par le Libercier. Moscou, 1911).

119

Ростопчин в позднейших своих объяснениях по этому поводу писал: «Один французский медик, стоявший в моем доме, сказывал мне, что нашли в одной печи несколько ружейных патронов… они могли быть положены после моего выезда, чтобы через то подать еще более повода думать, что я имел намерение сжечь Москву. Равномерно и ракеты… могли быть взяты в частных заведениях» («Правда о пожаре Москвы»).

120

Щербинин передает со слов Шафонского, директора канцелярии кн. Д.В. Го-лицина, преемника Ростопчина, что именно в этих целях, т.е. поджога Москвы, были выпущены Ростопчиным арестанты.

121

Своим упрямством Ростопчин весьма гордился и вырезал даже на печати карманных часов фразу Павла I про него: «Ты прям, да упрям».

122

В статье о Ростопчине, помещенной в сборнике «Исторические очерки», А.А. Кизеветтер, присоединяясь к выводам одного из наиболее авторитетных в свое время историков Отечественной войны, Попова, считает невозможным даже говорить об участии Р. в московском пожаре.

Приводя «новое документальное указание», обнародованное в 1912 г., А.А. Кизеветтер полагает, что оно «должно устранить всякие дальнейшие споры по этому вопросу».

Приходится признать, что у А.А. Кизеветтера заключается здесь просто недоразумение. Говоря о «новом документальном указании», автор имеет в виду письмо Р. к жене (11 сент.), помещенное в отрывке биографии Р., составленной его дочерью Наталией, который был напечатан в «Трудах Яросл. Арх. Ком.» (1912г. вып. 111). Ростопчин указывает в нем, что его «мысль поджечь город была бы полезной до вступления злодея», т.е. Наполеона, но вследствие обмана со стороны Кутузова осуществлять ее «было уже поздно». В сущности, это «новое документальное указание» уже достаточно старо, ибо цитированное письмо находится в серии писем Р. к жене, опубликованных в 1901 г. в «Русском Архиве» (кн. VIII, с. 472). Очевидно, эти материалы вообще ускользнули от внимания А.А. Кизеветтера, а между тем в других письмах (9 сент. и 1 сент.) Р. в таких же интимных признаниях жене (эту интимность A.A.K. считает особенно важной) говорит, что он «хорошо знал, что пожар неизбежен» (9 сент.), «я убежден, что он (т.е. город) сгорит (1 сентября)». Воспоминания Н.Ф. Нарышкиной, отрывок из которых цитирует по «Трудам Яр. Арх. Ком.» А.А. Кизеветтер, имеются в отдельном издании на французском языке (Le comte Rostopchine et son temps). Надо сказать, что источник этот весьма мутен (см. «Родственники о Ростопчине»). Но если к нему и обращаются, то как раз здесь можно найти весьма определенные и действительно новые указания, противоречащие мнению А.А. Кизеветтера.

123

«Ешшуб сГentendre debiter la тёте fable, je vaib faire parler la verite qui seule doit dieter l'histoire».

124

Неопределенное оправдание Ростопчина производило весьма различные впечатления на читателей брошюры: для Свербеева это полное отрицание, а, по мнению Рунича, Ростопчин в этой брошюре «захотел, как ворона, одеться в павлиные перья, приписывал лично себе дело, за которое он подлежал бы ответственности перед судом разума и совести, если бы он сделал его без монаршего приказания, по собственному усмотрению». Издатель «Русского Архива» П.И. Бартенев считал, что Ростопчин «отрицает только последовательные и преднамеренные правительственные действия».

125

«Голос Минувшего». 1915 г.

126

Ее книга «Семейная хроника» переведена на русский язык. Гр. Л.А. Ростопчина умерла в июле 1915 г.

127

Издание, по-видимому, выпущено родственниками, так как отрывки из него были напечатаны гр. В.А. Татищевой (рожд. Нарышкиной) в 1912 г. в «Трудах Яросл. Архив. Комиссии», Кн. III, вып. 3, с оговоркой, что в полном виде записки Н.Ф. Нарышкиной появятся на французском языке. Это издание и появилось, при чем указанные переведенные отрывки в значительной степени не совпадают с изданным подлинником.

128

«Голос Минувшего».

129

Напечатано: «Отечественная Война и Русское Общество».

130

Вошла в сборник А.А. Кизеветтера «Исторические Отклики».

131

Кстати, нам кажется, что не это было действительной причиной «опалы» Мало ли от кого общество отворачивалось в «нравственной брезгливости»; с этим мало считались у нас во все времена. Причина опалы крылась в том, что Ростопчин не нужен был более Александру, тем более что дворянское общество, восхвалявшее в 1812 г. подвиги Ростопчина, очень быстро отрезвилось от своего патриотического угара и стало поносить Ростопчина, считая, что он виновник убытков, понесенных во время московских пожаров.

132

«Голос Минувшего».

133

Напечатано в издании «Отечественная война и русское общество». Там статья эта была как бы вводной частью к заключительному очерку «Правительство и общество после войны» (помещена ниже). В отдельном издании казалось более логичным поместить эту часть в виде заключения к очеркам, посвященным 1812 г.; тем более что в ней характеризуется, хотя и бегло, последний этап деятельности Ростопчина.

134

Жизнь военная и политические деяния Кутузова-Смоленского. Спб. 1813.

135

Письмо к Воронцову 28 апреля 1814 г.

136

«Вест. Евр*. 1867, кн. 2,197.

137

Так выражался впоследствии Казимирский в письмах к кн. Оболенскому 3 сентября 1859 г.

138

См., напр., «О пожертвованиях на ярославское ополчение». Щукинский сборник, — VII.

139

«Конечно, всякий старался соблюсти свои выгоды, — замечает Свербе-ев, — «отдавались люди пожилых лет, не отличного поведения и с телесными недостатками, допускаемыми, как исключения, для этого времени в самых правилах о наборе ополченцев».

140

Бумаги по «Отеч. Войне» Щукина. III.

141

Муравьев думает, что Лунин это делает «не из любви к отечеству, а с целью приобрести историческую известность». Зная прямоту Лунина, вряд ли приходится, однако, сомневаться в его искреннем энтузиазме.

142

См. также вышеприведенные отзывы Рунича и Вигеля в очерке о Ростопчине.

143

Любопытно, что совершенно аналогичное явление мы, современники второй «великой европейской войны», наблюдали через 100 лет. Так устойчива, в сущности, общественная психология.

144

Из записок Макарова «0 времени обедов, ужинов и съездов в Москве». Бум. Щук., т. II.

145

Письмо 19 янв. 1814 г.

146

Было обнаружено 21 русских и 37 иностранцев.

147

Насчитано 17.

148

Вероятно — Поспелов; см. дальше.

149

«Вольнодумец», тит. совета. Поспелов был посажен в «железе», других отдавали в солдаты.

150

Волкова знала это от своего двоюродного брата, служившего в московской полиции и отказавшегося от своей доли, равно как московский комендант Спиридонов и Б.А. Голицын.

151

Любопытно, что других грабителей Ростопчин наказывал весьма строго: напр., дворовый помещика Власова был прогнан 3 раза шпицрутенами через 1000 человек.

152

Напр., в своей критике русской армии после оставления Москвы. См. выше «Вожди русской армии».

153

Так выражался Жозеф де Местр в своем донесении 2 июня 1813 г.

154

Правда, как только в Москву приходит известие о ста днях, здесь сейчас же приостанавливаются с новыми постройками,— таков был страх перед «счастливой звездой» Наполеона.

155

Интересно сопоставить это свидетельство с показанием современника, которому в 1812 г. было поручено «бывать в обществе и опровергать нелепые слухи и клеветы» на императора («Рус. Арх», 1887, II): «Дворянство громко винило Александра в государственном бедствии (оставление Москвы), так что в разговорах редко кто решался его извинять и оправдывать».

156

Каховский в письме к Николаю.

157

Эти экскурсы были в моде в эпоху наполеоновского нашествия, при содействии их Наполеон превращался в апокалипсического ангела бед — Аполлиона и т. д. (напр., у свящ. Левитского).

158

Между «мистиками» происходит своего рода соревнование во влиянии на Александра: противниками Крюденер приводится специально для откровения Александру ясновидица Мария Кумер.

159

Ее единственная заслуга в этой области, кажется, заключается в том. что, по мнению историков литературы, роман Крюденер «Valerie» (1803) оказал влияние на содержание первоначального замысла «Дедов» Мицкевича.

160

Мало того: Грабянка — глава мистического кружка «Новый Израиль» — был даже посажен в крепость, где и умер.

161

У него к тому же перед этим был еще апоплексический удар.

162

Правда, официальным расследованиям вообще не приходится давать большой веры, но и решительно нет никаких оснований видеть в Дубовицком какого-то религиозного оригинального мыслителя.

163

Так свидетельствует Бебер в своих «Заметках о масонстве в России».

164

Бебер был противником розенкрейцеров, которых он в свою очередь зачислял в среду мартинистов.

165

К этому времени относит эту записку А.Н. Пыпин.

166

Терпимой была признана основная ложа «Владимира к порядку» (мастером стула ее был Бебер), в управлении у которой находилось три ложи. В них числилось 114 человек, среди которых были семеновские и Преображенские офицеры.

167

Не все одобряли такую правительственную политику. Напр., Дибич, указывавший, что пропаганда масонства подрывает уважение к собственности.

168

За что Фесслер и был отнесен старыми масонами к числу «иллюминаторов», т.е. революционеров с точки зрения правоверного розенкрейцерства.

169

В последней против обрядности выступал проф. Шимкевич, член одной из литовских лож.

170

Этот союз, как упрощенный, привлек наибольшее число: в то время как, по исчислению В.И. Семевского, в «Великой провинциальной ложе» числилось пять лож при 397 членах; в Астрее в 1817 г. было 12 лож при 910 членах. В1818 г. «Астрея» насчитывает уже 24 ложи, 1300 человек, из коих 882 приходятся на Петербург.

171

См. статью С. Мельгунова «Один из русских розенкрейцеров».

172

К таким же положительным явлениям, конечно, следует отнести, напр., ранние протесты Лопухина против смертной казни и против употребления пыток.

173

Ложей называлось и самое учреждение и заседание.

174

Нельзя не припомнить по этому поводу проделку С. Т. Аксакова, который в юности написал, по его собственному выражению, «бессмыслицу и галиматью», подделавшись под тон Эккартстгаузена, Штиллинга и Лабзина. Ему совершенно удалось одурачить своих друзей-мистиков, восторгавшихся глубокомыслием этой «галиматьи*.

175

См. главу «Александр I».

176

Все подобные факты собраны с исчерпывающей полнотой у В. И. Семевского: «Политические и общественные идеи декабристов».

177

Ближайшим помощником Голицына явился т. с. Попов — один из наиболее рьяных, как мы видели, членов татариновского кружка; другим был А.И. Тургенев.

178

Это учреждение возникло в то время для рассмотрения книг, с целью водворения в обществе «постоянного и спасительного согласия между верою, ведением и властью».

179

«Священный союз, — писал Рунич в своих воспоминаниях» — был современным замыслом прекрасной души Александра. Это была божественная поэзия, которую профаны не могли оценить».

180

Характерный образец крепостнической психологии можно найти в ответе Дм. Мамонова 23 февраля 1825 г. по поводу проекта учреждения над ним опеки. Он заявляет кн. Д. В. Голицыну, что поиному «как палками и плетьми и сажанием в холодную и кандалы» своих крепостных не наказывает, что и впредь не перестанет наказывать, ибо это право «неразрывно сопряжено с политическим и частным домостроительством Российского Государства*.

«Я исповедую, — добавлял Мамонов, — и это политическое правило, что правительство не может нас лишить сего права без общего и нарочитого нашего согласия». В то же время Мамонов считает «подлостью» жаловаться на своего «раба» в полицию. Это нарушает патриархальные начала.

181

«Военные поселения» существовали еще в XVII в., — говорит полковник А.С. Лыкошин, — для защиты пограничных областей от набегов кочевников на южных и восточных окраинах России. В XVIII в. были организованы военные поселения во внутренних губерниях из нижних чинов, уволенных в отставку за ранами, болезнями и старостью (Лыкошин, «Военные поселения», во II т. «Великой Реформы»). Но едва ли военные поселения александровского времени имели даже по идее что-либо общее с поселениями на сторожевых постах XVII в. Сам Александр видел начало военных поселений у римлян.

182

Общие правила получили утверждение лишь 23 мая 1820 г.

183

Все эти правила, доклады и т. д. приведены в приложениях к очерку А.Н. Петрова «Исторический обзор устройства и управления военных поселений» в книге, изданной «Русской Стариной» в 1877 г. «Гр. Аракчеев и военные поселения».

184

Капиталы эти Аракчеев в 1823 г. исчислял в 17 639 392 p.; А.С. Лыкошин исчисляет эти капиталы к концу царствования Александра в 32 мил…

185

Трех или четырех, а наиболее достаточные хозяева 7–9.

186

Это, право, с «непривычки», по мнению Аракчеева; или из «упрямства», по мнению Александра.

187

При Новгородском бунте 1831 г. было осуждено до 3000 человек, из которых 7 % умерло под кнутом во время экзекуции.

188

Одним из «мистиков» в среде православного духовенства был и балтовский (Подольской губ.) священник Феодосии Левицкий, сочинения которого изданы были Л.К. Бродским в 1911 г. Этот искренний, но далеко не оригинальный проповедник, видевший в «ужасном вольнодумстве Запада» проявление духа антихриста и усматривавший, что России предназначено сделаться лоном царства Божия, которое начнет осуществляться под мощною десницею «ангела» — императора Александра I (о чем и было им представлено особое пророчество), был за свою проповедь по поводу петербургского наводнения в 1824 г. отправлен под конвоем двух фельдъегерей в Коневский монастырь для усмирения. Его проповедь очень характерна для определения ценности мистицизма. «Страшное оное наводнение, — говорил Левицкий, — не простое и не слепое натуры действие было, но собственно удар праведного суда Божия, воздающего нам по делам нашим, как сие неоднократно мною же, убогим рабом Его, весьма чувствительно в сем храме предвозвещено и самому правительству представлено, но, к несчастью, вместо плодов покаяния и благого исправления, какие торжественно Богу обещаны были, явились в сем граде плоды совсем противные».

189

Любопытно, что аббат Жоржель, приезжавший в Россию при Павле, обвинял самого Ростопчина в сношениях с иллюминатами. Действительно, полная неразбериха.

190

Паулуччи в тех же кознях заподозревал и бар. Крюденер, и Александру приходилось в 1818 г. убеждать в противном своего подозрительного администратора: «Pourquoi avoir trouble la tranquilite d'etres, qui ne s'occupent, que de prieres ё l'Eternel et qui ne font de mal e personne». Но оказалось, что политическая пифия эпохи Священного союза занималась не только небесным и божественным, и Александр сам удалил ее из Петербурга.

191

Ярким образцом этой реакционной оценки масонства может служить позднейший донос Магницкого об иллюминатах, поданный в 1831 г. Николаю I. Масоны — это агенты «для разрушения не только алтарей и тронов, но и всех правительств, какого рода они ни были и даже оснований всякого гражданства и образованности». Итак, цель ордена иллюминатов: освобождение народов от государей, дворянства и духовенства. Магницкий далее поясняет название иллюминатов-мартинистов; последние тождественны масонам. С их деятельностью несовместима любовь к отечеству. С дьявольской хитростью, в целях пропаганды, они всех друзей трона выдают за иезуитов… Около масонства объединены заговорщики «берлинские, сенские, веймарские, готские, эрфуртские, брауншвейгские и шлезвигские»… Все данные общества зависят от всемирного братства иллюминатов и т. д.

192

То же Ермолов говорил и Фонвизину: «Он (Александр) вас так боится».

193

Он также был деятельный до времени член библейских обществ и на заседаниях произносил громовые речи против вольнодумства и неверия, пробуждающих «самовольство, непокорение власти, Самим Богом для блага обществ установленной». Все это от «врага рода человеческого» — сатаны.

194

Чуть ли не все современники называют Аракчеева «злодеем», даже «самые преданные государю люди», напр., кн. П.М. Волконский и др. Они «открыто», по словам Завалишина, толковали о необходимости положить конец влиянию Аракчеева. Но не следует слишком полагаться на этих «царедворцев», завидовавших Аракчееву и тем не менее раболепствовавших перед временщиком и считавших, по словам декабриста Булатова, «за счастье целовать руки любимицы графа», т. е. Анастасии Минкиной. Образцом раболепия перед временщиком может служить герой 1812 г. гр. Милорадович. «О нем, — писал С.Н. Глинка, — можно сказать Корнелиевым выражением: «В Риме не было уже Рима». Он облек себя личиною лести. Раболепствовал перед Аракчеевым, толкаясь иногда по получасу в его приемной. И при появлении самого гр. Аракчеева гр. Милорадович изгибался в три погибели».

195

Эту характеристику уместно применить по отношению к самому Руничу.

196

Потрясена была «вера» всеми лжеумствованиями о так называемой внутренней церкви, т. е. никакой. Подобно Шишкову оценивал декабрьские события и обывательский мир: после 1825 г. тамбовские мещане писали царю Николаю: «Мы за тебя, государь, стояли, хотим истребить масонов».