Александр I. Самодержавный республиканец - [8]
Воспитывая во внуках эти добродетели, Екатерина II построила для них между Павловском и Царским Селом дачу, на которой, как уже говорилось, мальчики пробовали свои силы в сельском хозяйстве. Интересно и показательно, что рядом с домом великого князя в знак его будущей и само собой разумеющейся любви к народу была поставлена крестьянская избушка. А за ней возвышалась постройка, получившая название Храм розы без шипов (выше уже говорилось, что это означало на языке конца XVIII века). Плафон купола храма был украшен изображением Петра I, милостиво взиравшего на благоденствующую при его потомках Россию. Он опирался на щит, на котором было не изображение святого и даже не герб Романовых, а портрет Екатерины II (этакой русской Афины Паллады или Минервы). Надо уметь правильно расшифровывать аллегории, а царственным детям — особенно. Но не каждому из них это дано в полной мере. Когда однажды бабушка спросила внуков, как бы они стали править государством, случись им взойти на престол, прямодушный Константин сказал, что взял бы за образец царствование Петра Великого, за что удостоился сдержанной похвалы. Александр же благоразумно ответил, что стал бы во всем подражать нынешней государыне, чем необычайно ее порадовал.
Державная бабушка осталась довольна ответом старшего внука, но вряд ли всерьез задумалась над его словами. Между тем дело здесь не в желании Александра польстить императрице, не в его лицемерии и двоедушии, в чем героя нашей книги любили упрекать очевидцы событий рубежа XVIII–XIX веков (а многие историки делают это до сих пор). Ему действительно была близка идеология «Наказа», данного Екатериной депутатам Уложенной комиссии; он разделял намерение бабки поочередно освободить российские сословия, сделав их членов не только подданными, но и сознательными гражданами. При этом внешний блеск двора, нарочитая галантность, прикрывавшая распущенность нравов, разгул интриг, раболепие и произвол придворных с ранних лет начали раздражать великого князя.
Что касается отношения Александра к придворной жизни, то он вполне мог бы подписаться под словами сенатора Ивана Владимировича Лопухина: «Картина весьма известна и всегда та же, только с некоторою переменою в тенях. Корысть — идеал и душа всех ее действий. Угодничество и притворство составляют в ней (жизни при дворе. — Л. Л.) весь разум, а острое словцо и толчок ближнему — верх его»>{22}. В таких условиях о чувствах долга, собственного достоинства, независимости в мыслях и действиях можно было только рассуждать, на деле они проявлялись крайне редко. Подданные оставались подданными, и чем ближе к трону они находились, тем «подданнее» себя вели. Деспотизм бабки в отношениях с окружающими даже Александр ощущал неоднократно. Возьмем хотя бы историю с его женитьбой. Понятно, что матримониальные дела великих князей — проблема государственная, но ведь и самые сложные государственные проблемы можно решать по-разному, тем более когда речь идет о столь тонких материях.
Как и все Романовы — а представители этого рода явно обладали повышенной чувственностью, — Александр достиг половой зрелости довольно рано, лет в двенадцать. Узнав о «возмужании» внука от его воспитателей, Екатерина II зачем-то поручила одной из придворных дам посвятить Александра в «тайны тех восторгов, кои рождаются от сладострастия». Первый сексуальный опыт ожидаемой реакции у великого князя не вызвал. Оно и понятно: юношу переполняли нежные, смутные, по сути, платонические чувства, а по ним со всего размаха ударила грубая в своей откровенности физиология. Однако происшедшее не избавило его от женитьбы, да и подготовка к столь важному мероприятию, как оказалось, велась уже давно. Еще в 1783 году баденский поверенный в делах кавалер Кох по распоряжению императрицы представил ей записку о внешности и чертах характера пяти малолетних дочерей наследного принца Баденского. В 1790 году чрезвычайному посланнику России во Франкфурте-на-Майне Николаю Петровичу Румянцеву было поручено изучить девический состав правящего баденского семейства и особенно присмотреться к принцессе Луизе.
Существует анекдот (в историко-литературном понимании этого слова) о том, как именно происходил в 1792 году выбор невесты для Александра. И хотя в нем нет ни слова правды (кроме самого факта приезда принцесс в Петербург), он прекрасно иллюстрирует ту роль, которую в данном событии сыграла Екатерина II. «Из окон императорского дворца, — якобы рассказывала кому-то одна из придворных дам, — царица увидела подъезжавших юных принцесс. Все три были весьма привлекательны. Екатерина заметила, что принцесса, первой вышедшая из кареты, проявила… слишком много поспешности; живость эта, на ее взгляд, не предвещала ничего хорошего. Появившаяся за ней следующая принцесса запуталась в шлейфе своего платья. «Какая медленность и неловкость!» — сказала императрица. Наконец, последняя сошла с полным самообладанием. «Вот кто будет великой княгиней!» — воскликнула Екатерина»
