Александр Градский. The ГОЛОС, или «Насравший в вечность» - [13]

Саша довольно смеется, в умении иронизировать ему не откажешь. Борисыч в своих оценках по-прежнему резок и категоричен: – Я благодарен, конечно, Андрону за науку. Исходя из своей работы на «Романсе» я точно знаю теперь, с каким режиссером надо работать, а с каким – не надо. И что можно от режиссера требовать, а чего – нельзя. Тогда я был начинающий, зеленый и вообще ничего не знал.

Напомню, начинающему композитору было всего двадцать три; он сам признает:

– По тем временам очень мало. Это сегодня в двадцать три года ты можешь стать не знаю какой звездой, а тогда я был самым молодым кинокомпозитором страны…

В мир открытой коммуникации с обществом гений Градского вступил именно тогда, в период создания знаменитого киноопуса Андрона Кончаловского «Романс о влюбленных». Работа над музыкой к этому фильму стала для Градского своеобразной школой жизни.

– Тогда я не умел писать музыку в кино. Надо было научиться, и Кончаловский меня натренировал. Самой ситуацией, в которой я оказался, а вовсе не знаниями своими могучими. Он сам ни хрена не знал, как музыка в кино делается, хотя везде рассказывал, что окончил два курса консерватории, на пианино играет и в классике разбирается.

Все мучения были из-за того, что непрофессиональные участники кинопроцесса ставили перед Градским идиотские задачи. Сам он тоже не был профессионалом, но в результате всему научился. Теперь на его счету более сорока картин. А тогда все было непросто. Вспоминает экс-бунтарь: – Поначалу со мной заключили контракт на шесть песен. Я был доволен, потому что на тот момент зарабатывал, играя на танцах, восемьдесят рублей в месяц, ну, или сто. А тут выписали мне гонорар в шестьсот рублей. И я думал: «Вот это бабки, сейчас загуляем…» И вдруг мне звонит мой приятель, музыкальный редактор, и говорит: «Санек, они хотят тебя надуть. Ты им отдашь песни, из которых кто-нибудь другой сделает музыку к фильму и получит за это восемь тысяч рублей». Я тут же набираю Андрона и спрашиваю: «Это правда?» Тот замялся, и я понял, что так оно и будет. Тогда я сказал: «Или я буду автором музыки к фильму и получу все деньги, или иди к черту!» – и бросил трубку. А тогда музыку к картинам писали только члены Союза композиторов, а самым молодым композитором за всю историю кино был Марк Минков. Но даже ему было двадцать девять, а не двадцать три, как мне. Кончилось все тем, что я вошел в историю как самый молодой композитор, с которым заключили контракт на написание музыки. Пробил это дело Андрон, который всем объяснил, что я ненормальный и что он ничего не может со мной поделать. Он тоже стукнул кулаком где-то и сказал (как мне передали): «Может, он сумасшедший, но его песни мне нужны». Так я стал композитором на «Романсе…», получил свои первые большие деньги, купил машину и стал свободным человеком.

В другой беседе Градский изложил историю подробней, с именами/паролями/явками: – У меня есть друг, музыковед, теоретик джаза Аркадий Петров. Кстати, близкий друг Мурата Кажлаева, композитора. А последний хорошо был знаком с Кончаловским, который и просил Кажлаева сделать музыку к своему фильму. Андрон хотел предложить Кажлаеву сделать что-то в жанре симфоджаза: красивой такой американизированной музыки типа «Лав стори» или типа М. Леграна. По причине занятости Кажлаев отказался от предложения Кончаловского. Посему режиссер начал интересоваться у Аркадия Петрова, нет ли где-нибудь певцов странных, интересных, молодых. «Есть такой, – сказал Петров, – Саша Градский из группы „Скоморохи“, они уже делают свою пластинку». И вот прямо в Дом звукозаписи на радиостанцию «Юность» приходят Кончаловский и Петров. Происходит следующее: я записываю «плэй-бэк» в студии, это довольно трудная работа в технических условиях того времени, то есть я накладываю на свой голос партии разных инструментов, как бы «человек-оркестр» изображаю. А студия разделена на две части: аппаратная и зал. Я работаю в зале, они входят в аппаратную, а затем совершенно бесцеремонно открывают дверь и врываются в зал. Без всяких моих приглашений и просьб. Ну и я (поскольку для меня что Кончаловский, что Ленин, что Сидоров в тот момент были совершенно одинаковы) довольно круто, как я умею это делать – вы, наверное, наслышаны, – прогоняю непрошеных гостей (и меня можно понять). Они ретируются из зала и уходят в аппаратную, наблюдая за мной. Я продолжаю делать свою запись – Кончаловскому, видимо, нравится. И Кончаловский говорит доподлинно следующую фразу: «Градский не просто будет у меня петь, но и сниматься в главной роли. Вы только посмотрите, какие у этого парня выразительные голубые глаза!» Справка: глаза у меня вообще-то зеленые. В общем, Кончаловский назначил встречу, послушал мои песни в моем исполнении и после спрашивает: «Можешь ли писать музыку для кино? Я отвечаю: «Могу!» Он: «Почему так уверен?» И тут я говорю безумную фразу: «Конечно, я пока не писал для кино, но я гениальный, поэтому смогу сделать ВСЕ!» Тут же Кончаловский мне дал стихи Булата Окуджавы, Николая Глазкова. Одни стихи последнего в фильм не вошли. Это была «Песня про морскую пехоту». Там была замечательная рифма: «Известие это – не то, нет, не то, нет, не то, нет. Морская пехота не тонет, не тонет, не тонет…» Это, кстати, вполне рокерская рифма. А вот глазковская «Песня о птицах» с моей музыкой в фильм вошла. Я в фильме на голос распел сценарный текст в эпизоде драки – белым стихом! Написал шесть песен и несколько музыкальных эпизодов. Пора было заключать договор. Человек я был тогда молодой и небогатый. И вот мне приносят договор на страшные по тем временам деньги – шестьсот рублей! Однако один из моих друзей из музыкальной редакции «Мосфильма», Саша Костин, сообщил мне, что меня обманывают: «Старик, возьмут твои песни, музыкальные темы, заплатят 600, потом придет член Союза композиторов, возьмет твою музыку, скомпилирует ее и получит кучу денег! Так уже случалось с молодыми талантливыми ребятами». Тогда я позвонил Андрону и сказал: «Или я буду писать всю музыку к фильму, как – дело мое, или пошел ты… со всей твоей картиной…»