Александр Гитович - [7]

Боевому Балтийскому флоту,

Пограничным отрядам Союза

Салютуем — идущие — мы.

В этой книжке Гитович напечатал посвященную Краснознаменному Балтийскому флоту «Юбилейную поэму», отрывки из «Северной интервенции» и лучшее произведение тех лет — «Коробицына». Прокофьев — два цикла стихов: «Уральские партизаны» и «Песни партизан».

Романтика стихов Прокофьева по-прежнему строится на твердой земной основе. Ей не мешает, а скорее, даже усиливает предельно дневниковая конкретность письма: партизаны, обутые «в чуни», гармонист не просто играет, а «заводит» «Страданье», и даже в самом трагическом месте, когда пулеметчику Бачурину «труба, по-матросски звучащая — амба!» и он взрывает себя вместе с пулеметом, поэт не забудет отметить, что граната подкладывается «под живот пулемета». Он не боится подробностей. Они не приглушают патетику:

Восемнадцатый год.

Опускаются сабли с размаху.

Ничего, кроме пуль.

Остальное слывет пустяком.

Партизанский Верхнеуральский отходит к Стерлитамаку.

Лапти вскинув на плечи, партизаны идут босиком.

Стихи Гитовича лишены столь конкретных деталей и примет. Детали в них рассчитаны не на зрительное восприятие. Они скорее обращены к памяти и знаниям читателя. От этого публицистичность его стихов нередко идет как бы следом за газетными сообщениями:

Что сказать о Латвии? С виду небогаты,

Все же виден некоторый небольшой размах:

Президент имеется, сейм и депутаты

Неприкосновенные — как в лучших домах.

Однако от стихотворения к стихотворению становится все заметнее, как поэт преодолевает в себе книжность, как начитанность из противника, сковывающего по рукам и ногам, превращается в союзника.

В 1931 году в Ленинграде вышла первая книга стихов Гитовича. Она называлась «Мы входим в Пишпек». Уже название указывало, что книга посвящена поездке поэта в Киргизию. Жажда узнавания, чувство хозяина земли были всегда присущи советской молодежи. Для Гитовича эти чувства усиливались еще «чувством присяги». Тема узнавания — его открытие Востока — органически переплетается с военной защитой Отечества, защитой революции. Лирический герой Гитовича говорит о своем поколении:

В больших городах и от них вдалеке,

В халате и всяческом платье,

Мы их узнавали по жесткой руке,

По крепкому рукопожатью.

Для нас отдаленные материки

Не стоили медной монеты,

Мы ноги расставили, как моряки,

На палубе нашей планеты.

Под дьявольским солнцем, по горло в труде,

В арычной воде по колено,

В полях, и заводах, и вузах —

Везде —

Дерется мое поколенье.

Приметы тогдашней Киргизии в стихах чаще всего носят чисто внешний характер («рябая ярмарка камней», «желтый песок — желтее лупы», «лезет на лошадь пузатым мешком набитый бараний бай» или «там волей Нового завета кочует юрта сельсовета»). Но главное поэт сумел увидеть. Уже в первой книге в полной мере проявляется всегда органичный для него интернационализм: «Поверьте, что Ленин похоже звучит на ста тридцати языках».

Книга названа «Мы входим в Пишпек», — но открывается она разделом «Присяга», куда включены такие стихи-декларации, как «География и война», «Германия», «Разговор по душам», «Молодежь».

Как-то Блок заметил: «Первым и главным признаком того, что данный писатель не есть величина случайная и временная, — является чувство пути». В книге «Мы входим в Пишпек» это чувство не просто угадывается, — можно ощутить, как оно нарастает от стихотворения к стихотворению.

В «Теории относительности» Гитович писал о своей неотделимости от всего происходящего в мире, от «эпохи»:

Окна распахиваются звеня,

И вольный этот рассвет

Потом эпохи идет в меня,

Длинным путем газет,

И каждою стачкой, пролившей кровь,

Восстаньем с той стороны,

И черной работою мастеров

Громкой моей страны,

Которая за окном, за дверьми

Летит дорогой крутой…

Это сказывается на его поэзии: в стихах начинают преобладать живые интонации, ощущается дух времени.

Но период ученичества этой книгой не окончился. В ней еще немало сырых строк, образов, не столько найденных в самостоятельном поиске, сколько сочиненных по-тихоновски. На некоторых стихах можно проследить и влияние Н. Заболоцкого, особенно в тех местах, где неуменье охватить и осмыслить увиденное Гитович пытается скрыть с помощью иронической интонации.

Казалось бы, задача критики состояла в том, чтобы поддержать молодого литератора, помочь ему поскорее уверовать в собственные силы. Ведь в главном — в идейной направленности своей поэзии — он шел верной дорогой. Однако критика тех времен — прежде всего, разумеется, рапповская — часто обрушивалась на поэта. Удивительнее всего, что она казнила его именно за «политические ошибки».

В журнале «Новый мир» № 5 за 1931 год была напечатана рецензия на книгу «Мы входим в Пишпек». Сегодня ее читаешь, как пародию. Но тогда поэту, видимо, было отнюдь не до смеха.

«Идеологическая шаткость стихов Гитовича знаменует зыбкость мелкобуржуазного сознания автора, от природы несомненно даровитого, — писал рецензент „Нового мира“. — Оттого-то основным выводом из всего сказанного будет подчеркивание того факта, что книжка без достаточных оснований вышла в серии пролетарской литературы».

Журнал «Ленинград» (№ 2, 1932 г.) обвинял Гитовича, а заодно с ним и Лихарева, за «некритическую учебу у классиков», а журнал «На литературном посту» (№ 4, 1932 г.) утверждал: