Album Romanum: коллекция переводов - [5]

Чей сумеречный круг перечеркнула боль

Поруганной Сафо, любовницы, поэта.

Сафо, что отдалась на скотское глумленье

Надменному самцу, чей похотливый взор

Невинную толкнул на клятвопреступленье,

Да смоет Океан чудовищный позор

Сафо, что отдалась на скотское глумленье!

Так славься же в веках, соперница Венеры,

Чьей прелестью весь мир подлунный осиян,

Пускай ты умерла во имя древней веры,

Тобою восхищен великий Океан!

Так славься же в веках, соперница Венеры!

Только Лесбос с тех пор оглашают рыданья,

И, не внемля хвале, что звучит в его честь,

Древний остров любви источает страданье,

И возносится ввысь безутешная весть,

Только Лесбос с тех пор оглашают рыданья.

Стефан Малларме

Окна

Как слабый человек, оставленный в больнице

Среди постылых стен, подъемлет жадный взор

К распятью, что глядит, зевая, как клубится

Зловонный фимиам в банальной складке штор,

И, в корчах распрямив свое гнилое тело,

Он тянется к окну, где буйствует рассвет,

Прильнувши лбом к стеклу, впивать оцепенело

Щетинистым лицом прекрасный, яркий свет,

И воспаленный рот, изведав скорбь утраты,

А прежде юный, пить восторг лазурных струй,

И пачкает слюной горячие квадраты,

Вонзая в пустоту блаженный поцелуй,

И, презирая смрад кадила и елея,

И время, что течет бессмысленно и зря,

Смотреть через стекло, от радости хмелея,

Как медленно встает кровавая заря,

Где золотых галер воздушные армады,

Как лебеди, плывут по пурпурной реке,

Чьи сеют молнии душистые громады

С такой беспечностью в лазурном далеке!

Так, оскорбясь, душой, погрязшей в липкой мрази,

Где жрет само себя, вдыхая смрадный чад,

Желанье отыскать ошметки этой грязи

И матери вручить, кормящей своих чад.

И я припал к окну в бессилии жестоком,

Чтоб не смотреть вокруг и, в зеркале стекла,

Омытом голубым, как золото, потоком,

Узреть и возомнить из грязного угла:

Я — Ангел! Я люблю, я жду, я умираю.

Пусть стекла будут сном, условностью, мечтой,

Что рвется изнутри к возвышенному краю,

Как лучезарный нимб, зажженный Красотой!

Но тщетно, этот мир сильней. Его уродство

Низвергнуло меня в блевотину и гной,

И вот, осатанев от мерзости и скотства,

Я зажимаю нос перед голубизной!

И, выломав кристалл, измученный, теперь я,

Как оскверненный монстр, ползу на животе,

Чтоб выброситься вниз на крылиях без перьев!^{8}

— Рискуя не упасть в бездонной пустоте?

Звонарь >{9}

На заре с колокольни, когда переливы

Рассыпаются нежно, как звон хрусталя,

Где лопочет младенец и шепчут оливы,

И душистые пахнут лавандой поля,

Над челом звонаря прянет птица пугливо,

Он с лампадой в руке, на латыни скуля,

Воспарив на веревке, канючит тоскливо,

Еле слышимый гул исступленно хуля!

Тот звонарь — это я. Жадной ночью туманной,

Оперенный грехом, я звоню в Идеал,

Извлекая в ответ, сквозь дрожащий металл,

Только хрипы и хлипы из полости странной.

Сатана! Но однажды и я утомлюсь,

Выну камень из петли — и в ней удавлюсь.

Летняя печаль

В улыбке пополам с подавленным зевком

Мешая горечь слез с беспечностью влюбленной,

Ты дремлешь, ослабев, сомлевшая, ничком

Под солнцем, на песке — от страсти утоленной.

Был в странной тишине так глух и незнаком,

О робость губ моих! твой голос утомленный:

«Нам в мумию одну в гробнице под песком

Не слиться никогда в пустыне раскаленной!»

Но волосы твои — та теплая река,

Где душу утопить, уснуть бы на века,

Достичь Небытия… О, если бы ты знала!

Поплачь, я выпью тушь с ресниц твоих, и в ней,

Быть может, отыщу для сердца, что устало,

Покой голубизны, бесчувственность камней.

Вздох

К веснушчатому дню, где дремлет, светл и тих,

Осенний теплый лоб в рыжинках золотых,

И к зыбким небесам заоблачного взгляда

Влечет мой грустный взор, как будто в чаще сада

Вздыхающий фонтан к лазурной вышине,

К Лазури, что, смеясь в зеркальной глубине,

Любуется своим бездонным отраженьем,

Роняя вниз, вослед за мертвенным круженьем

Листа, что проалел холодной бороздой,

Свой длинный желтый луч, надломленный водой.

Лазурь

Надменная лазурь, предел земных сомнений,

Глядящая в упор, бездушно, как цветы,

Униженный поэт хулит твой ясный гений

Сквозь золотую боль слепящей пустоты.

Зажмурившись, бегу. Но чувствую ликуя,

Она глядит, глядит, как совести укор,

Насмешливо и зло! Какую ночь, какую

Швырнуть, швырнуть, швырнуть в ее бесстыдный взор?!

О морок, защити от этой наглой сини!

Пусть нудные дожди, пронизанные мглой,

Размажут липкий мрак по слякотной трясине,

Зыбучим потолком повиснув над землей.

Проснись и ты, заткни, вздымая длинной лапой

Со дна летейского зловонное гнилье,

О Скука, затяни, молю тебя, заляпай

Проломы синих дыр, плодящих воронье.

Еще! Пусть сотни труб дымятся, злопыхая,

И сажи жирный склеп блуждающей тюрьмой

Поглотит небосвод, и немота глухая

Сольется навсегда с вселенской мертвой тьмой!

Все! Небо умерло. Греховная, в тебе я,

Материя, хочу забыться навсегда

На пастбище твоем угаженном, тупея,

Где разлеглись людей счастливые стада!

Низверженный к идей возвышенных подножью,

Мой мозг, опустошась, как баночка румян,

Устал гримировать своей постыдной ложью

Зевающей Мечты уродливый изъян…

Но вот опять, лазурь, мне слышно, то и дело,

Сквозь гул колоколов — довольно! я устал! —

Как в злобной глубине, ревя осатанело,

Молитвенную синь струит живой металл!

Он рушится сквозь мрак, как благовест победный,