Альбина - [11]

— Ему было лет двадцать шесть или двадцать восемь, белокурый, бледный, всегда какой-то печальный.

— В самом деле, — сказал граф, кусая губы, — ему, видимо, было очень скучно в замке.

— Нет, господин граф, он имел вид грустный, но совсем не скучный.

— Конечно, — продолжал Максимилиан, — его навещали товарищи и развлекали его.

— О нет, раза два только приходил в замок его квартир-мейстер, и то не по приглашению, а с приказами полковника.

— Понимаю, он охотился.

— Он ни разу не брал ружья в руки.

— Так что же он делал? — спросил граф, пытаясь скрыть свое бешенство, так как дрожащий голос начинал изменять ему.

— Что делал? Рассказать это недолго. Утром он, словно ребенок, забавлялся с Альбертом либо, как старик, беседовал с аббатом; после завтрака занимался музыкою либо пел вместе с графинею, которая играла на клавесине, а пели они словно два ангела; мы часто слушали их у дверей залы; после концерта начиналось чтение, а вечером, как я уже сказал, — только это было редко, — он прогуливался в саду.

— Вот чудак, — сказал граф с ядовитою улыбкою, — играет с детьми, философствует со стариками, распевает с женщинами и наконец прогуливается один.

— Один? Нет, — возразил Тобия, — графиня всегда была вместе с ним.

— Всегда? — повторил граф.

— По крайней мере, почти всегда.

— И это все, что ты знаешь об этом офицере? И ничего о его происхождении, о его фамилии? Он дворянин или из простых, богат или бедняк? Отвечай.

— Что до этого, я решительно не знаю ничего, но графиня, конечно, может сказать вам все, о чем вы спрашиваете.

— Откуда пришла тебе в голову эта мысль? — спросил Максимилиан, бросив суровый взгляд на нескромного рассказчика.

— Очень просто, — отвечал Тобия, — графиня и молодой офицер, думаю, давно были знакомы друг с другом.

— Почему ты так думаешь, господин физиономист? — сказал Максимилиан потливым тоном.

— Потому что графиня называла этого офицера Жаком, а он называл графиню Альбиною.

Максимилиан замахнулся бичом, чтобы хлестнуть по лицу болтливого наблюдателя, но подавил свое бешенство.

— Хорошо, — сказал он, хлестнув коня вместо Тобии, — только это я и хотел узнать, графиня доскажет остальное.

Граф поехал вперед, Тобия следовал за ним в почтительном отдалении. Лицо Максимилиана было спокойно, но мрачные подозрения пожирали его сердце. Недоставало еще верного доказательства в преступлении Альбины, и граф, погоняя лошадь, бормотал сквозь зубы: «Одно доказательство ее бесчестия — и я уничтожу преступницу!» Доехав до аллеи, которая вела к замку, он увидел Альбину, ожидавшую его на крыльце, и судорожно кольнул шпорами свою лошадь. Бедная графиня думала, что Максимилиан пустился в галоп потому, что горел желанием увидеться с нею. В ту минуту, как граф сошел с лошади, Альбина с искренней радостью обняла его.

— Прости меня, мои друг, — сказала она, прижимая графа к своей груди, — прости, что я не встретила тебя в городе: я не так здорова. Но что с тобою? Ты, кажется, так озабочен. Политические дела, да? О, твое чело прояснится радостью. Пойдем, Максимилиан, я скажу тебе одну тайну, сладкую тайну, которую я с упоением повторяла в твое отсутствие, которую я не хотела даже доверить письму, чтобы самой иметь удовольствие обрадовать тебя. Выслушай, Максимилиан, и прогони прочь эту мрачную думу: теперь ты обнимаешь твою жену, а через шесть месяцев будешь обнимать твое дитя!

IV

Мы оставим на время древний замок графа Максимилиана и заглянем в скромное жилище егермейстера Гаспара. Домик егермейстера, с которым мы уже немного знакомы, стоял в ста шагах от решетки парка. Несмотря на свою ветхость, он казался юным, улыбающимся. Стены из красного кирпича, темно-зеленые ставни и, наконец, виноградные лозы, прихотливо обвивавшиеся кругом стен; четыре большие лианы перед воротами, гостеприимная скамья у ворот, ручеек, — все это сливалось в очаровательную гармонию, манили, услаждали взор.

Гаспар был егермейстером графа Родольфа с 1750 года; он женился на сорок первом году своей жизни, но через пять лет счастливого союза оплакал смерть своей жены, которая оставила на его руках двух малюток — Вильгельмину и Ноэми. Сиротки, выросшие под отеческим надзором Гаспара, обе были равно прекрасны, обе разно трудолюбивы, только Вильгельмина была гораздо веселее, а Ноэми более задумчива. Когда Вильгельмине исполнилось шестнадцать лет, Гаспар отдал ее руку Джонатану, которого любил за ловкость и счастье на охоте. Вильгельмина с покорностью исполнила волю родителя. Но что до Ноэми, она упрямо отказывалась от всех женихов: сладкий взгляд Конрада фон Эппштейна уже пронзил ее сердце; бледный молодой человек, которого она встречала иногда в лесу, занимал все ее мысли. Раз сильная буря заставила Конрада искать приюта в доме егермейстера, и с тех пор, ободренный радушным приемом отца, очарованный красотою дочери, Конрад навещал их сперва каждую неделю, потом каждый день. Гаспар, человек простой, но со здравым смыслом, не мог не заметить сердечных чувств Ноэми, и он без церемоний выпроводил бы из дома какого-нибудь повесу; но строгий и достойный характер молодого ученого, как обыкновенно называли Конрада, внушал егермейстеру доверие и уважение. Лишь появлялся этот благородный гость, старик брал шляпу и удалялся. Остальное нам известно. Узнав о тайном браке своей дочери, верный слуга боялся только гнева своего господина. Впрочем, он легко оправдался перед благородным Родольфом, но должен был расстаться со своей дочерью. Это растерзало сердце доброго старика. Ноэми имела столько сходства с его женою, что, простившись с нею, он как будто еще раз схоронил свою подругу. Но, как добрый христианин, он покорно преклонил голову перед волею Провидения. Ноэми уехала; прошли дни, месяцы и годы, а от Ноэми не было ни одного письма, знали только, что она жила во Франции. Одна утеха осталась Гаспару — его Вильгельмина со своим мужем.