Алая заря - [48]
Яков еще долго жаловался и причитал, но в конце концов, выговорив у Мануэля частичную компенсацию за расходы по переезду, согласился снять помещение по соседству с типографией.
Как Моралес и предполагал, эта сделка оказалась весьма выгодной: теперь не нужно было возить взад–вперед кипы бумаги, а кроме того, Яков брал недорого и сам подыскивал заказчиков.
Моралес был частым гостем в доме Мануэля. Он приходил обычно по вечерам, и сразу завязывались споры. Особенно горячо он спорил с Хуаном. Оба Ребольедо тоже принимали участие в дискуссиях.
Мануэль не примыкал ни к одной из партий, но, попадая в обстановку горячих споров, он любил просто слушать и оценивать доводы той и другой стороны.
Из двух доктрин, подвергавшихся обсуждению — анархистской и социалистической, — анархия казалась ему более привлекательной; однако он не ждал от нее никаких практических результатов; ей можно было поклоняться как религии, но в качестве социально–политической системы она не имела никакой реальной ценности.
Моралес, хорошо начитанный в социалистической литературе, отстаивал свою точку зрения, оперируя самыми различными доводами. Общественный прогресс был, по его мнению, следствием непрерывно нарастающей классовой борьбы, которая поэтапно завершалась целой серией экспроприаций. Раб экспроприировал своего господина, становясь свободным, дворянин экспроприировал крестьянина — и рождался феодализм, король экспроприировал дворянина — и рождалась монархия, буржуа экспроприировал короля вместе с дворянами — и наступала политическая революция, и теперь, когда рабочий экспроприирует буржуа, разразится социальная революция.
Экономическая сторона проблемы, которую Моралес считал самой важной, имела, по мнению Хуана, лишь второстепенное значение, а прогресс являлся только результатом победы инстинкта мятежа над авторитарным принципом. Всякая власть несет в себе дурное начало, мятеж — доброе и хорошее; власть — это насилие, тирания, закон, формула, догма, ограничение воли; мятеж — это любовь, свободное развитие наклонностей, взаимных симпатий, альтруизм, доброта… Прогресс — это не что иное, как уничтожение принципа власти путем установления свободы воли и сознания.
Мануэль иногда говорил:
— Я думаю, что нам нужна сильная личность… ну, вроде Дантона.
И Моралес и Хуан пытались подкрепить свои мысли надежными аргументами. Моралес утверждал, что предсказания социалистов сбываются. Прогрессирующая концентрация капитала — очевидный факт. Сложная машина убила примитивную; крупный магазин — мелкую лавчонку, благоприобретенная собственность — наследственную. Крупный капитал постепенно поглощает мелкий; товарищества на вере и различные компании поглощают крупный; тресты в свою очередь поглощают товарищества; постепенно все концентрируется в одних руках, и настанет момент, когда государство, общество экспроприирует экспроприаторов и завладеет землями и орудиями производства.
В процессе этой эволюции разорившиеся мелкие предприниматели и нынешняя буржуазная интеллигенция — врачи, адвокаты, инженеры — пополнят ряды рабочих, разовьют их духовно и ускорят тем самым приход социальной революции.
Хуан не соглашался с этим. Концентрация действительно имеет место, но наблюдается и обратный процесс, может быть даже еще более мощный, который характеризуется явным стремлением к децентрализации; в Англии и во Франции, например, собственность, в первую очередь земельная, проявила тенденцию к дроблению, распылению; так же обстоит дело не только с земельной собственностью, но и с деньгами: капиталы рассеиваются в народной массе, демократизуются. Особенно это заметно во Франции, где со времени Третьей республики число рантье с капиталом в пять тысяч песет возросло в четыре раза.
— По существу, — говорил Мануэль, — вы оба приходите к одинаковому выводу о необходимости обобществления собственности; разница только в том, что Моралес хочет, чтобы это осуществило государство, а ты, — обратился он к Хуану, — чтобы это произошло без принуждения.
— Я не вижу никакой необходимости в государстве.
— Но государство реально существует. Однако мы говорим не о нынешнем государстве, которое опирается на капитализм и армию, мы говорим об особом органе, способном осуществлять концентрацию, ну, что–нибудь вроде общинного управления.
— Для чего же нужен такой орган?
— Чтобы наладить общественные работы, полезные всем, и, кроме того, чтобы пресекать эгоистические тенденции.
— Тогда мы придем прямо к деспотии, — возражал Хуан.
— Совсем нет. Возьмите, например, союзное собрание Швейцарской республики; оно сильнее воздействует на индивидуумов, чем петербургское правительство, но это благотворное воздействие. Человек, родившийся в Базеле, начинает испытывать заботу государства с самого дня рождения: государство делает ему прививки, дает образование, обучает профессиям; государство снабжает его доброкачественными и дешевыми продуктами; государство шлет к нему врача в случае болезни; государство консультируется с ним посредством обязательных или факультативных референдумов и по проблемам законодательства, и по более частным вопросам; государство бесплатно хоронит его, когда он умирает…
В издание вошли сочинения двух испанских классиков XX века — философа Хосе Ортеги-и-Гассета (1883–1955) и писателя Пио Барохи (1872–1956). Перед нами тот редкий случай, когда под одной обложкой оказываются и само исследование, и предмет его анализа (роман «Древо познания»). Их диалог в контексте европейской культуры рубежа XIX–XX веков вводит читателя в широкий круг философских вопросов.«Анатомия рассеянной души» впервые переведена на русский язык. Текст романа заново сверен с оригиналом и переработан.
В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.Вступительная статья Г. Степанова.Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.
В книгу еврейского писателя Шолом-Алейхема (1859–1916) вошли повесть "Тевье-молочник" о том, как бедняк, обремененный семьей, вдруг был осчастливлен благодаря необычайному случаю, а также повести и рассказы: "Ножик", "Часы", "Не везет!", "Рябчик", "Город маленьких людей", "Родительские радости", "Заколдованный портной", "Немец", "Скрипка", "Будь я Ротшильд…", "Гимназия", "Горшок" и другие.Вступительная статья В. Финка.Составление, редакция переводов и примечания М. Беленького.Иллюстрации А. Каплана.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Невил Шют (Nevil Shute, 1899–1960) — настоящее имя — Невил Шют Норуэй. Родился в местечке Илинг (графство Миддлсекс). В годы первой мировой войны служил в английской армии, после войны окончил Оксфордский университет. Увлекался аэронавтикой, работал инженером-авиаконструктором. Первый роман «Маразан» опубликовал в 1926 году. За этим романом последовали «Презренные» (1928) и «Что случилось с Корбеттами» (1939). С окончанием второй мировой войны Шют уехал в Австралию, где написал и опубликовал свои самые известные романы «Город как Элис» (1950) и «На берегу» (1957).В книгу вошли два лучших романа писателя: «Крысолов» и «На берегу».Драматические события романа «Крысолов» происходят во Франции и сопряжены со временем гитлеровской оккупации.
Невил Шют (Nevil Shute, 1899–1960) — настоящее имя — Невил Шют Норуэй. Родился в местечке Илинг (графство Миддлсекс). В годы первой мировой войны служил в английской армии, после войны окончил Оксфордский университет. Увлекался аэронавтикой, работал инженером-авиаконструктором. Первый роман «Маразан» опубликовал в 1926 году. За этим романом последовали «Презренные» (1928) и «Что случилось с Корбеттами» (1939). С окончанием второй мировой войны Шют уехал в Австралию, где написал и опубликовал свои самые известные романы «Город как Элис» (1950) и «На берегу» (1957).В книгу вошли два лучших романа писателя: «Крысолов» и «На берегу».Сюжет романа «На берегу» лег в основу прославленного фильма американского режиссера Стенли Крамера «На последнем берегу».Nevil Shute.
Ярослав Гавличек (1896–1943) — крупный чешский прозаик 30—40-х годов, мастер психологического портрета. Роман «Невидимый» (1937) — первое произведение писателя, выходящее на русском языке, — значительное социально-философское полотно, повествующее об истории распада и вырождения семьи фабриканта Хайна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.