Алая линия - [25]

Она никогда не выходила из себя, голос ее всегда был спокоен, каждое слово тщательно взвешено. И никому, не только кардиналу, но и самому господу богу, неведома мера ее неумолимой твердости и холодной жестокости.

Кстати, о Господе Боге. Сомнения нет, королева – опора истинной веры, но порой кажется, что Саваофа и все его небесное и земное воинство она заставляет служить своим тайным целям.

Кому как не ей подвластна святейшая инквизиция? И не куда-нибудь, а именно в ее казну идет добро изгнанных, замученных и сожженных иноверцев и еретиков. Король, когда королева была рядом, чувствовал себя не очень уверенно. Изабелла всегда внимательно его выслушивала, всегда с ним соглашалась и всегда все делала по-своему. И всякий раз он убеждался, что она поступает наилучшим для них обоих образом.

Изабелла, родись она не во дворце, а под соломенной кровлей хлева или в цыганском шатре, все равно была бы – тому порукой ее властная натура и жестокий ум – первой и на скотном дворе, и в кочевом таборе.

Фердинанд же, появись он на свет не в королевских чертогах, а в доме простого смертного, вероятно, стал бы лавочником. Плутоватым лавочником, из тех, кто наживает деньгу, подпиливая гири и промышляя лежалым и гнилым товаром.

Подслеповатые хитрые глазки, нос грушей – да на любом толкучем рынке Арагона и Кастилии такие лица попадались на каждом шагу, возбуждая подозрение у местных альгвасилов.

И, право же, любой сарагосский барышник, угнездившись на троне, проявил бы не меньшую ловкость в дипломатических делах.

Что и говорить, дипломатом король Фердинанд слыл изрядным. Ему доводилось обводить вокруг пальца даже Людовика XI Французского, хитрейшего государя Европы.

Но Фердинанд всех обманывал и предавал с такой наглостью, что его стали опасаться самые близкие друзья, и он растерял бы последних союзников, если его дипломатическую прыть не умеряла бы королева.

Это собеседование в таинственной дворцовой полумгле очень радовало короля. Земли, которые не столько, правда, ему, сколько королеве преподнес адмирал моря-океана, вводили короны Кастилии и Арагона в лабиринт непредвиденных и запутанных дипломатических интриг, а по части интриг король был большой дока.

Но короля раздражало многословие его собеседников – адмирала и кардинала.

Казалось, будто король сидит на иголках. Он вьюном вертелся в кресле, вскакивал, снова садился и при каждом резком движении с тихим стоном хватался за шею.

Четыре месяца назад короля едва не заколол один из его подданных. Кинжал злоумышленника вонзился между лопаток, и хотя рана благополучно зажила, спина и шея отзывались на чересчур уж нетерпеливые жесты.

Медлительный кардинал окончательно вывел короля из равновесия.

– Вы, ваше преосвященство, – в сердцах сказал Фердинанд, -битый час по пунктам читаете старые договоры с Португалией. С таким же успехом вы могли бы порадовать наш слух заупокойными молитвами. Кому нужны эти ветхие грамоты, какой в них толк?

Уязвленный кардинал сухо ответил:

– К сожалению, ваше величество, эти старые и ветхие грамоты сохраняют свою силу по сей день. Еще раз повторяю: по договору семьдесят девятого года вся южная часть моря-океана признана португальской. Стало быть, Португалия имеет право на все земли, лежащие к югу от той линии, которая пересекает море-океан поперек и проходит через Канарские острова. А земли, открытые сеньором адмиралом, явно не находятся по ту сторону линии.

– Знать не хочу никаких линий! – воскликнул король. – Думайте не о том, как соблюсти договор с португальцами, а как его нарушить!

– Ваше высочество, – проговорил Колумб, – мне уже не раз приходила в голову одна мысль: если бы нам удалось передвинуть эту линию…

– Желал бы я знать, куда вы ее передвинете, – буркнул король. – Стоит только эту поперечинку перенести хоть на самую малость к югу, и мой драгоценный кузен, дон Жуан Португальский, пойдет на нас войной – ведь сразу за Канарскими островами начинаются его заморские владения.

– Вероятно, ваше высочество, я не совсем точно выразился -сказал адмирал, – я предлагаю разделить море-океан не поперек, а вдоль, по меридиану, и сделать это без особого ущерба для короля Жуана. Если такую продольную линию провести миль за пятьсот -шестьсот к западу от Азорских островов и оставить за Португалией все то, что лежит восточнее нового рубежа, то у короля Жуана сохранятся все его африканские земли и та часть моря-океана, через которую проходит португальский путь в Гвинею и к мысу Доброй Надежды. Мы же получим западную половину моря-океана с теми землями, которые я открыл близ берегов Индии и Сипанго.

– Неплохая мысль, – произнес кардинал, – но король Жуан не согласится на такой раздел. Он сошлется на то, что старую линию, а она для него весьма выгодна, утвердил его святейшество папа Сикст IV и ни один христианский монарх не вправе изменять решения наместника святого Петра.

Король повернулся к кардиналу так круто, что едва не выпал из кресла.

– Вашего папу Сикста, – прошипел он, – уже девять лет черти поджаривают в аду на раскаленной сковороде. Туда же, в преисподнюю, убрался и его достойный преемник, папа Иннокентий VIII. И пусть мне это и стоило недешево, но папский престол я в прошлом году купил дону Родриго де Борхе, чистокровному арагонцу. Теперь мой Борха или, выражаясь на итальянский лад, Борджа, стал папой Александром VI, и, уж поверьте мне, для него не составит труда отменить любые решения прежних наместников апостола Петра.