Алая королева - [21]
Я посмотрела на него и по его глазам поняла, какой ужас отразился на моем лице.
— Значит, я снова должна выйти замуж?! — не сдержавшись, выкрикнула я так пронзительно, что даже смутилась.
Дело в том, что я моментально вспомнила недавно пережитые родовые муки и поняла: еще одни роды наверняка меня убьют.
— Скажи, Джаспер, могу ли я отказаться и не ехать? — взмолилась я. — Нельзя ли мне остаться здесь, с тобой?
Он покачал головой.
— Боюсь, это невозможно, сестра.
МАРТ 1457 ГОДА
Я — посылка. Меня, словно посылку, перевозят с места на место, передают из одних рук в другие, то разворачивают, то снова заворачивают, как кому заблагорассудится. Еще меня можно назвать сосудом для вынашивания сыновей, и совершенно неважно, для какого именно влиятельного господина. Никто, никто не замечает, что на самом деле я — молодая женщина из очень знатной семьи, что я в родстве с самим королем, что я обладаю исключительной набожностью и прочими несомненными достоинствами, которые, видит Бог, заслуживают хоть какого-то признания. Но на мои личные качества всем наплевать. Сначала меня отправили в замок Ламфи, а теперь мне пришлось тащиться верхом на толстой кобыле в Ньюпорт. Сидя позади грума, я даже дорогу перед собой толком не могла разглядеть; лишь украдкой, мельком между ногами бегущих рядом коней вооруженной охраны, я успевала ухватить глазом раскисшие поля и блеклые пастбища. Охранники были вооружены копьями и дубинками, на воротниках — герб Тюдоров. Впереди на боевом коне скакал Джаспер; он заранее предупредил всех, что нужно быть готовыми к вероятной засаде, которую вполне способны устроить люди Херберта, или к иным неприятностям вроде столкновения с бандой грабителей. А по мере приближения к морю Джаспер все сильнее тревожился из-за того, что на нас могут напасть морские пираты. Вот меня и защищали со всех сторон. Что ж поделать, такова была страна, в которой я жила и которой так не хватало настоящего, сильного правителя.
Решетка ворот Гринфилд-хауса была уже поднята; мы проехали под ней, и решетка тут же с грохотом опустилась. Пока мы спешивались во дворе перед замком, на крыльце появилась моя мать и пошла мне навстречу. Я не видела ее почти два года — помнится, в день моей свадьбы она уверяла меня, двенадцатилетнюю девочку, что мне нечего бояться. Когда она приблизилась к нам, я тут же смиренно потупилась и опустилась перед ней на колени, испрашивая благословение, поскольку поняла: как только она увидит мое лицо, то сразу догадается, что я все знаю — и то, как ужасно она солгала мне в день свадьбы; и то, что мне пришлось лицом к лицу встретиться со смертью; и то, что мне известно о ее готовности принести меня в жертву ради своего внука и наследника. Ей-то, впрочем, нечего было меня опасаться — она и тут во всем чувствовала себя правой. Зато у меня причин для опасений хватало.
— Ах, Маргарита, — тихо промолвила она и благословляющим жестом положила руку мне на голову, затем подняла меня с колен, церемонно расцеловала в обе щеки и воскликнула: — Как же ты выросла! И выглядишь просто замечательно!
Мне подумалось, что лучше бы она обняла меня покрепче и просто сказала, как сильно соскучилась, но это было равносильно тому, чтобы желать себе другую мать, под опекой которой и я бы, разумеется, выросла другой. Моя мать и не собиралась обнимать меня; она лишь с холодным одобрением осмотрела меня с ног до головы и тут же отвернулась, поскольку на крыльце в эту минуту показался герцог.
— Вот и моя дочь, — обратилась она к нему. — Леди Маргарита Тюдор. Маргарита, это наш родственник, герцог Бекингем.
Я склонилась в низком реверансе. По слухам, герцог невероятно пекся о своем положении в обществе; поговаривали, что он даже предложил парламенту узаконить его идею об установлении строгого порядка следования в зал заседаний — то есть определить раз и навсегда, кто должен входить туда первым, а кто последним. Меня он встретил радушно: приподнял с земли, расцеловал в обе щеки и произнес:
— Добро пожаловать в мой замок, детка. Ты, должно быть, замерзла и устала после такого долгого путешествия? Давай-ка пройдем поскорее в дом.
Замок был убран с роскошеством, о котором я почти позабыла за годы, проведенные в таких дырах, как Ламфи и Пембрук. Толстые ковры согревали каменные стены; деревянные балки под потолком были позолочены или расписаны яркими красками. И повсюду виднелись золоченые изображения фамильного герба Бекингемов. Травы, разбросанные по полу, были свежими и ароматными, так что в комнатах царил легкий запах лаванды и других растений; в каждом из огромных каминов жарко горели дрова; из зала в зал, от камина к камину постоянно курсировал молодой истопник, то и дело подбрасывая еще топлива. Даже этот мальчишка-истопник был одет в ливрею. Также, насколько я слышала, у герцога имелась собственная маленькая армия, всегда пребывающая в полной готовности исполнить любой боевой приказ своего командующего. Заметив, что парнишка-истопник обут в хорошие прочные башмаки, я вспомнила босоногих, неряшливых слуг в замке моего мужа и, глядя на все это великолепие, стала более спокойно и даже благосклонно относиться к предстоящей помолвке — по крайней мере, благодаря ей я оказалась в доме, содержащемся в чистоте, где слуги одеты как подобает.
