Алатырь-камень - [109]

Заметив на берегу большое количество вооруженных людей, купец долгое время присматривался к ним с безопасного расстояния и причалил к новой пристани строившегося города Сулака лишь тогда, когда окончательно убедился в том, что перед ним русичи, а не отряды, вышедшие из обезумевшего города.

Поначалу Вячеслав даже не понял, о каком именно городе рассказывает купец, и слушал его лениво, вполуха. Лишь на середине рассказа до него стало доходить, что Баба-ал-Абвава[141] — это и есть Дербент. Выругавшись про себя, он уже внимательно дослушал весь рассказ и начал чесать затылок.

…Незнакомый дервиш с белой повязкой[142] появился в Дербенте где-то с год назад и вел себя очень деликатно, тише воды и ниже травы. Деньги у него водились. Во всяком случае, их хватало на то, чтобы время от времени приходить на помощь самым голодным, вне зависимости от того, кто именно перед ним — суннит или шиит[143].

Занимался он только тем, что толковал разные положения из Корана, хотя и делал это вкривь и вкось, а не так, как подобает набожному и высокоученому шииту. Правда, при этом он наотрез отказывался от садаки[144], а потому его охотно приглашали в свои дома бедняки не только из числа шиитов, но и суннитов.

Его рассказы были интересны, а толкования — оригинальны. При этом он делал аккуратные намеки на то, что все невзгоды горожан имеют своей причиной то, что ими забыты истинные законы, а вот если снова начать жить по ним…

Тут он замолкал, разжигая любопытство людей, затем заставлял их поклясться на Коране, что те будут молчать, после чего таинственным шепотом назначал окончательно заинтригованным горожанам какое-нибудь уединенное место встречи после салят аль-иша[145].

Под яркими звездами южного неба он и сообщал им вначале об истинных имамах, потомках Али[146], затем, уже на следующую ночь, о семи пророках[147].

— Нас прозвали мутазилитами, то есть оборванцами[148], но я смотрю на вас, — обводил проповедник взглядом своих умных зеленоватых глаз собравшихся людей на третью ночь. — Смотрю и вижу перед собой точно таких же мутазилитов, ибо ваши халаты такие же старые, как и мой, и в таких же заплатах.

— Все в руках всевидящего, ибо только по его велению… — начинал кто-то из слушателей, но проповедник, назвавшийся Убейдуллой, мгновенно перебивал его:

— Аллах не повелевает творить зла, но оно происходит каждый день и каждый час. Неужто оно исходит от него? И я отвечу — нет и трижды три раза нет! Все это совершают люди.

— А вот мулла сказал… — вновь подавал кто-нибудь голос, и вновь его перебивал Убейдулла:

— Муллам это выгодно, потому что они освящают этим существующий порядок, утверждая, что так решил всевидящий. На самом же деле он создал людей равными, ибо все мы — дети Адама. И вот я спрашиваю вас, до каких пор вы будете терпеть?!

Проповедника нимало не смущали и каверзные вопросы суннитов, каких в городе тоже хватало. На любой из них он отвечал с такой быстротой, будто готовился к ним загодя.

— А вот я сам читал в «Сахих Бухари»[149] в «Книге о божественном промысле»… — начинал сомневающийся и тут же получал встречный вопрос:

— А знаешь ли ты, несчастный, что аль-Бухари, написавший эту книгу, собрал около шестисот тысяч хадисов, а в нее поместил всего семь тысяч двести пятьдесят? Ответь мне, почему он отверг из каждой сотни девяносто девять хадисов и почему выбрал всего один?!

— Он решил, что они неправильные, — нерешительно мямлил человек.

— Нет, все гораздо проще. — Смуглая сухая ладонь проповедника рубила воздух в такт его словам в опасной близости от лица сомневающегося, заставляя его испуганно втягивать голову в плечи и отбивая всякое желание к дальнейшим расспросам. — Аль-Бухари — великий человек, но тот сборник, что ты читал, — ложный. Его просто подменили, потому что те хадисы, которые он на самом деле включил в него, муллы, имамы и кадии посчитали опасными. Они испугались, что люди начнут задумываться о том, почему одни богаты, а другие — бедны, почему везде, куда ни глянь, царит несправедливость. Знаешь ли ты, что сказал величайший, когда Мухаммед спросил его о богаче? Он ответил, что после смерти тот обречен идти через сирах[150] с мешком за плечами, в котором собрано все его богатство. Как ты мыслишь, почтеннейший, — обращался он к одному из самых старых и беднее всех одетых. — Сумеет ли богач пройти через него с такой ношей за плечами?

Тот, приосанившись, степенно отвечал:

— Я думаю, что ему никогда не пройти этого моста.

— Седины убелили твои волосы, а тяжкий труд согнул твою спину, но купцы, старейшины и имамы не сумели отобрать у тебя твой острый ум, уважаемый. И ты необычайно мудро ответил, за что тебе низкий поклон. — Убайдулла, прижав руку к груди, склонял голову перед стариком и тут же продолжал:

— Неважно, какое из мест каждый из вас считает более святым[151], ибо все вы истинные правоверные, у которых достаточно разума, чтобы прислушаться к пророческим словам, а значит — братья. Скажу об ином. По известному поверью, мы пересекаем этот мост, сидя на спине животного, принесенного в жертву, но никому не ведомо, удастся ли преодолеть его. Однако я знаю способ, который позволит сделать это наверняка. Животное глупо, пройти через мост надо, сидя на спине человека неправедного и лживого. Готовы ли братья принести эту жертву всеслышащему?!