Аластор - [8]

Осада продолжалась месяц. Разведка сообщала, что у тамаршистов кончились припасы, что они поедают кору, насекомых, листья — все, что попадется.

Снова вылетели катера-мониторы — громкоговорители требовали, чтобы осажденные сложили оружие и вышли из укрытий. В ответ тамаршисты предприняли ряд безуспешных попыток вырваться из окружения и понесли большие потери.

Главнокомандующий опять выслал катера-мониторы, угрожая затопить лес и горные долины болевым газом, если осажденные не сдадутся в течение шести часов. Установленный срок истек. «Ваваранги» спустились и стали бомбардировать убежища тамаршистов канистрами с болевым газом. Задыхаясь, катаясь по земле и корчась от боли, тамаршисты выбрались из нор. В места сосредоточения «уродичей» градом посыпались десятки тысяч бойцов отрядов специального назначения. После нескольких коротких перестрелок противник был нейтрализован.

Пленных тамаршистов обоего пола набралось меньше двух тысяч. Глиннеса поразило то, что многие «уродичи» оказались едва ли не детьми, и только несколько человек выглядели старше его самого. У изнуренных повстанцев не было ни боеприпасов, ни пищи, ни медикаментов. Они корчили злобные рожи и огрызались на солдат Покрова, как дикие звери — в самом деле, более безобразных подонков трудно было себе представить. Что заставило, однако, молодых людей фанатично защищать заведомо пропащее дело? Зачем они оскверняли и загрязняли, разрушали и портили?

Глиннес пытался расспросить одного из задержанных, но тот притворился, что не понимает общепринятый диалект. Вскоре после этого катеру Глиннеса приказали покинуть планету.

Вернувшись на базу, Глиннес просматривал накопившуюся почту и нашел письмо Шайры, содержавшее трагическую весть. Джут Хульден охотился на мерлингов слишком часто — твари уготовили ему коварную западню. Шайра не успел помочь отцу. Джута утащили под воду с северной оконечности острова.

Новость вызвала у Глиннеса какую-то бесчувственную оторопь. Он никак не мог поверить: в Низинах, на родном острове, где ничто никогда не менялось, все пошло кувырком?

Шайра стал сквайром Рэйбендерийским. Глиннес пытался вообразить происходящее. Наверное, уклад жизни остался прежним — Шайра не любил новшеств. «Скорее всего он женится и заведет детей», — думал Глиннес; рано или поздно этого следовало ожидать. Кто выйдет замуж за тучнеющего, лысеющего Шайру с побагровевшими щеками и бугорчатым носом? Даже в молодости, когда он играл в хуссейд, Шайре не так уж часто удавалось заманить девушку в укромное местечко. Сам он считал себя грубовато-добродушным весельчаком и дамским любезником, но со стороны казался вульгарным, похотливым горлопаном.

Глиннес стал все чаще вспоминать детство — утреннюю дымку над водой, вечерние пирушки, звездочтения. Перед закрытыми глазами всплывали лица старых друзей, их причуды и проказы. Лучше всего помнился лес на Рэйбендери — нависшие над ржавыми помандерами мены, серебристо-зеленые березы, темно-зеленые хвойные орехи. Глиннес хотел оказаться на покосившейся веранде и смотреть остановившимся взором на дрожащее сияние речной ряби, смягчающее контуры дальних берегов... Он понял, что его неудержимо тянет домой.

Через два месяца, отслужив полных десять лет, он подал в отставку и вернулся на Труллион.

Глава 4

Глиннес отправил письмо, предупреждавшее о приезде, но когда он сошел с трапа в Порт-Маэле, в префектуре Стравеньи, никто из родных его не встретил. Ему это показалось странным.

Погрузив багаж на паром, он занял сиденье на верхней палубе, чтобы любоваться видами. Как беспечно и празднично смотрелись селяне в темно-пунцовых, синих и охряных параях! Полувоенная отпускная одежда — черная куртка и брюки цвета хаки, заткнутые под отвороты черных армейских башмаков — стесняла и смущала Глиннеса. Он подумал, что ему, вероятно, больше никогда не придется ее носить.

Судно неторопливо причалило к пристани в Вельгене. Глиннес почуял восхитительный аромат — в ларьке неподалеку жарили рыбу. Сойдя на берег, он купил кулек пареных тростниковых стручков и палку копченого угря. Глиннес искал глазами Шайру, Глэя или Маручу, хотя почти не ожидал их здесь увидеть. Среди прочих на набережной выделялась группа инопланетных туристов — три молодых человека в чем-то вроде аккуратных серых комбинезонов, туго стянутых ремнями на талии, и в начищенных до блеска черных ботинках. Их сопровождали три девушки в длинных робах из грубого белого полотна, довольно унылого покроя. Представители обоих полов коротко стригли волосы, что производило скорее приятное впечатление, и носили небольшие медальоны, закрепленные на левом плече. Когда они проходили мимо, Глиннес пригляделся и понял, что они вовсе не туристы, а нелепо переодевшиеся трилли... Студенты схоластической академии? Сектанты? Можно было предположить и то, и другое — серьезно обсуждая какой-то вопрос, незнакомцы держали в руках книги и калькуляторы. Глиннес снова оценил внешность девушек. Теперь ему казалось, что в них было что-то отталкивающее, хотя он не мог сразу определить, что именно. На Труллионе девушки обычно одевались как попало, не слишком беспокоясь по поводу того, что платье могло где-то помяться, за что-нибудь зацепиться или запачкаться. Прическу они украшали цветами. Студентки же в белых робах выглядели не просто опрятными, но положительными чистюлями. Брезгливость — уже не любовь к чистоте, а боязнь внутренней грязи... Глиннес пожал плечами и вернулся на паром.