Аладдин - [37]

Внезапно принц сделал шаг вперед и выхватил из рук Джафара его посох. Визирь возмущенно вскрикнул, а Жасмин заметила, что глаза змеи на набалдашнике будто бы горели красным огнем. Как только хозяин выпустил посох из рук, глаза потухли. А отец, похоже, вернулся к жизни.

— Что… что здесь происходит? — спросил он растерянно.

Принцессе и самой хотелось бы это знать. Она бы не поверила, если бы своими глазами этого не видела, но Джафару каким-то образом удалось поработить ее отца.

— Он вас околдовал, — объяснил принц Али и поднял жезл. Осторожно, будто в любой момент змея могла ожить и броситься на них, он передал посох султану. — Это ему нужен ваш трон.

Султан прищурился и посмотрел на скипетр. Потом снова на Джафара. Тот стал медленно отступать к выходу.

— Мой самый доверенный советник, — сказал правитель голосом, полным негодования. Он швырнул жезл на пол и дал знак Хакиму. — Заприте его в темнице!

Охрана двинулась на Джафара. Визирь переводил взгляд с вооруженных мужчин на дверь и обратно. Потом покачал головой.

— О, я так не думаю, — заявил он и, прежде чем кто-либо успел его остановить, достал что-то из кармана. Зал заволокло дымом. Когда он рассеялся, визиря уже не было.

— Найти его, — приказал стражникам султан. Когда те вышли из залы, он обратился к Али.

— Я должен извиниться за то, как с вами обошлись, — искренне проговорил правитель. — Ваша честность больше никогда не будет поставлена под сомнение в Аграбе.

Жасмин взглянула на Али. Щеки его зарделись от смущения. Этот человек не боялся летать на ковре или бродить по улицам неизвестного города, но был так; тронут добротой и уважением, которые теперь выказывал ему ее отец. От этого он становился еще очаровательнее, подумала девушка и сама покраснела.

Султан продолжал:

— Более благородного и искреннего юноши я еще не встречал. Я счел бы за честь назвать тебя своим сыном, если кое-кто этого пожелает.

Жасмин покраснела еще сильнее и поймала взгляд принца. Она не могла не заметить, что, хотя ему только что дали разрешение жениться на ней, он не выглядел счастливым. Напротив, казалось, это причинило ему… боль?

* * *

Аладдину и вправду было больно. Не физически, хоть ушибы от кулаков стражников, падения с высоты в воду и отчаянной борьбы с веревками давали о себе знать. Но он и не чувствовал их в сравнении с муками, которые испытал, когда до него дошел смысл слов султана. Теперь он полностью, навсегда, беспросветно запутался в паутине лжи.

Он пожал руку султану и дежурно стиснул ладонь Жасмин, будто его телом управлял кто-то другой. Когда и отец, и дочь обращались к нему, до него доносились лишь пустые звуки, в ушах стучала кровь, заглушая все остальное. Наконец попрощавшись с ними и отправившись в свои покои, он почувствовал себя совершенно измученным.

Джинн, казалось, тоже был расстроен.

— Не могу поверить, что ты ей во всем не признался! — проговорил он.

Аладдин изумленно уставился на него. Джинн, это серьезно? Разве его не было в зале?

— Султан только что сказал, какой я честный и благородный… — Закончить он не смог, осознав всю горькую иронию ситуации.

Джинн пожал плечами.

— Ты не станешь ни честнее, ни благороднее, если будешь с этим тянуть.

Аладдин сделал глубокий вдох. Волшебник был прав. В дальнейшем расхлебывать кашу легче не станет. Ложь будет расти, словно снежный ком. Чем скорее он распутает этот клубок, тем лучше. Но он не был готов признаться ей. По крайней мере пока.

— А когда? — спросил Джинн, услышав, что Аладдин намерен подождать.

— Когда придет время, — ответил тот.

Джинн прищурился. Под его взглядом Аладдин нервно переступил с ноги на ногу. Маг был не дурак. Он прожил сотни лет, знал, когда человек обманывает. Аладдин врал не только Жасмин и ее отцу, но и себе самому. Врал во всем.

— Просто они все считают меня… — начал было он.

— Тем, кем ты не являешься на самом деле, — закончил за него Джинн. Он покачал головой, в глазах читалось разочарование. — Некоторые люди называют это ложью. Я начинаю думать, что ты вообще не собираешься открывать им правду.

Аладдин хотел было возразить, но слов не нашлось.

Джинн качал головой.

— Судя по всему, и то, что ты говорил тогда в пустыне, — сказал он, — что «своим третьим желанием я освобожу тебя» — это тоже ложь. — Он не обратил внимания на слабые протесты Аладдина Подняв руку, волшебник заставил юношу замолчать. — Помнишь, я говорил, что меня вызывают люди определенного типа? Помешанные на деньгах и власти.

Аладдин кивнул.

— Вот в чем проблема этих людей. Им всегда мало, потому что они неспособны почувствовать удовлетворение. Им вечно чего-то недостает, в основном порядочности. Когда я увидел тебя, то решил, что тебя отправил в пещеру добывать лампу кто-то другой — настолько ты был не похож на моих обычных хозяев. А сейчас я вижу, что и ты сам становишься таким же.

Эти слова ударили Аладдина, как пощечина. Неужели Джинн прав? Он действительно становится таким? Он не хотел никому причинять вреда, и меньше всего Жасмин или Джинну. Но они не знали, каково это — быть им, Аладдином. Не знали, какой была его жизнь. В нем потихонечку начал закипать гнев, вытесняя чувство вины. Со стороны Джинна нечестно было судить его. Тот едва его знал! Какое право он имел вот так вот сидеть и оценивать поведение Аладдина, когда сам был волшебным существом с неограниченными возможностями? Он вообще, наверное, никогда не знал, каково это — любить человека, с которым никогда не сможешь быть вместе, или голодать, если не украдешь. Гнев прорвался наружу, и Аладдин вспылил: