Аль-Амин и аль-Мамун - [34]

— А где наш хорасанский лекарь?

Дананир вздохнула с облегчением: раз Зейнаб вспомнила о нем, значит, она доверяет ему, стало быть, он поможет девушке выздороветь, излечит ее от скорби. С еще большим нетерпением стала ждать Дананир прихода Бехзада.

Что касается Аббады, то смерть халифа тоже глубоко огорчила ее — ведь он был для нее почти что сыном. Вместе с его кончиной исчезли надежды Аббады на обещанное Зейнаб посредничество. С другой стороны, быть может, перемены во дворце пойдут ей на пользу? Правда, в это мать Джафара верила очень мало, зная, что к власти пробиваются недруги аль-Мамуна — ненавистники персов, значит, и ее враги. Она считала, что сейчас она должна помочь Дананир во что бы то ни стало успокоить Зайнаб: когда молодой госпоже полегчает, можно будет поговорить с воспитательницей о том, каких перемен во дворце следует ждать в ближайшее время.

Маймуну же больше всего на свете занимали ее сердечные заботы: любовь к Бехзаду и желание узнать наконец, что творится в его душе.

Очень часто влюбленный не замечает происходящего вокруг, он целиком погружен в свой внутренний мир. Вот предмет его воздыханий скрылся, и душа разрывается на части, терзаемая одним желанием: поскорее вновь увидеться! И ничто не заставит любящего забыть свою страсть или умерить волнение; и чем бы он ни занимался, мысль его направлена лишь на одно. Когда же влюбленные наконец соединяются, то вырастает между ними и миром высокая стена: они глухи ко всему, они лишь внимают милым речам, они немы для всех и говорят только друг с другом, они слепы, ибо видят только предмет своей любви. Весь окружающий мир предстает перед ними, как в дымке. Даже события чрезвычайной важности волнуют их лишь постольку, поскольку они могут приблизить любимое существо или, напротив, отдалить.

Поэтому и смерть ар-Рашида волновала Маймуну очень мало — ведь она не имела касательства к ее любви. Маймуна по-прежнему сомневалась в ответных чувствах Бехзада. Особенно после вчерашней встречи: почему он так сухо попрощался и поспешно ушел? Ах, день уже кончается, а его все нет! И слуга его не явился… Хоть бы скорее пришел славный Сельман, — тогда она его расспросит, где его господин, и долго ли ей еще ждать!

Весь день Маймуна не могла найти себе места, терзаемая ожиданием. Она, казалось, не замечала ни скорби обитателей дворца, ни шума, доносившегося из города, вызванного торжествами (впрочем, дворец аль-Мамуна находился довольно далеко от халифского дворца).

Вот и сейчас девушка сидит подле Зейнаб, произнося слова утешения, а глаза ее устремлены в окно: вдруг появится слуга с вестью о Бехзаде? А может, прежде раздастся звук его шагов? Ага, Дананир что-то говорит о нем бабушке — она тоже с нетерпением ждет лекаря! Сердце девушки бьется все сильнее и сильнее, но она молчит, боясь выдать свою тайну.

Солнце уже клонилось к закату, а меж тем у Маймуны с утра не было ни крошки во рту. Понятно, что никто вокруг не обращал на нее внимания, занятый своими горестями и заботами.

Но вот долгое ожидание было вознаграждено: внезапно Маймуна увидела, что к ним направляется слуга. По лицу его было видно, что он собирается о чем-то доложить. Маймуна вскочила с места, но тут же себя одернула: а вдруг слуга этот явился к Дананир по каким-нибудь хозяйственным делам? Она сделала вид, что поднялась просто так, безо всякого умысла, и стала не спеша прогуливаться по комнате, стараясь все же держаться поближе к двери.

— Сельман, слуга лекаря, у ваших дверей, госпожа, — объявил с поклоном слуга.

От этих слов у Маймуны вновь заколотилось сердце, а на лице вспыхнула радость.

— Пусть Сельман войдет, — сказала Дананир, — быть может, он обрадует нас вестью о скором возвращении своего господина. Ах, как тот нам сегодня нужен!

Через минуту появился Сельман, на этот раз в своей обычной одежде. Маймуна с волнением следила, как он, тяжело ступая и всем своим обликом выражая глубокую печаль, подошел к порогу и застыл в почтительном поклоне, ожидая позволения войти.

— Что за весть ты принес нам, Сельман? — заговорила Дананир. — Видишь, какое несчастье нас постигло!

При этих словах слезы подступили ей к горлу.

Не поднимая головы, Сельман переступил порог и, приблизившись к Зейнаб, низко склонился перед ней, как бы намереваясь поцеловать руку. Казалось, он тоже с трудом сдерживает слезы.

— О, несчастье поистине огромно, госпожа! — сказал он, обращаясь к Дананир и изображая на лице крайнее уныние. — Кончина эмира верующих — тяжелый удар для всех его подданных! Да продлит господь дни аль-Амина и его потомства, сделав нашего господина лучшем преемником своего прославленного отца!

Он всхлипнул и отступил, пятясь в угол комнаты.

Дананир поманила его к себе и приказала сесть.

— Ты видел сегодня нашего лекаря?

— Нет, госпожа. Не видел его с тех пор, как мы вчера расстались. Я думал, он уже здесь.

— Нет, Сельман, он не приходил. Мы давно ждем его, — видишь, госпожа нездорова и не желает никого видеть, кроме него, — в голосе Дананир прозвучал упрек.

— Отсутствующий оправдается тогда, когда вернется. Да он не задержится! Ведь обещал же господин быть сегодня…