Аль-Амин и аль-Мамун - [33]

Глава 23. Принесение присяги

Пока происходили описанные события, жители Багдада спокойно спали, не подозревая о случившемся. Только на утро следующего дня по улицам стали разъезжать глашатаи; они оповещали народ о смерти ар-Рашида, призывая на него божью милость, и провозглашали восшествие на престол аль-Амина. Всем Хашимидам и государственным чинам предписывалось принести новому халифу присягу, согласно тому, как это требовал установленный обычай.

В это утро, 19 дня весеннего месяца джумада аль-ахира 193 года, Садун вновь подъехал к дому начальника тайной службы. Ибн Махан встретил его приветливо и предложил, хотя это и не полагалось, ехать в составе его свиты на церемонию присяги.

У Замка Вечности они спешились и сразу попали в толпу придворных вельмож и военачальников. Пробившись к дверям Зала Собраний, они вошли; Садун на всякий случай держался поближе к начальнику тайной службы.

На церемонии присутствовали старейшины рода Хашимидов, жившие в Багдаде, и высшие государственные чины; зал был переполнен.

На халифском троне восседал аль-Амин. Молодому правителю к этому времени минуло двадцать три года. Он был крепкого сложения; сухощавое мужественное лицо его было обрамлено густой бородой; росту он был высокого, держался дерзко и смело, казалось, встреться такой со львом — не испугается. Внешность его не лишена была привлекательности: гладкие черные волосы, на светлом лице — прищуренные глаза, гордый орлиный нос; немного портили лицо следы перенесенной оспы.

Аль-Амина уже облачили в халифское одеяние — расшитую золотом чалму и грубошерстный плащ пророка Мухаммеда[43], ниспадавший с плеч. Одеяние это вместе с халифским жезлом и перстнем с печатью спешно доставил ему из Туса слуга его брата — Салеха. Сейчас перстень красовался на руке аль-Амина, которой он сжимал жезл. Весь облик молодого халифа свидетельствовал о его красоте и величии.

Люди, сидевшие перед ним — это, прежде всего, Хашимиды, — удобно расположились в креслах; прочие — на подушках и на коврах, некоторые стояли. Все присутствующие были погружены в молчание, головы их были низко опущены в знак скорби по ар-Рашиду и почтения к его преемнику.

Первым, кто выступил вперед, был Салям, начальник почтового ведомства. Он приблизился к аль-Амину, произнес слова утешения и поздравил с восшествием на престол. Вслед за ним стали выходить Хашимиды: все они выражали свою скорбь и клялись в верности новому халифу. Затем аль-Амин поручил старейшему Хашимиду, Сулейману Ибн аль-Мансуру, привести к присяге присутствующих вельмож и военачальников; в их числе находились Ибн Махан и Ибн аль-Фадль. На Садуна, стоявшего в толпе, никто не обратил внимания.

Когда церемония окончилась, аль-Амин поднялся, а присутствующие застыли в ожидании того, что он скажет.

— Да будет славен господь наш! — зазвучал голос наследника. — О люди, и особенно сыны рода Аббаса![44] Неизбежный удел уготован всем живым существам — таков закон всевышнего! Его нельзя отменить, ему нельзя не подчиниться. Так отвратите сердца свои от печали прошлого и обратите их к радостям будущего. Облачитесь в одежды терпеливых и будете вознаграждены!

Собравшиеся были неприятно поражены: они не ожидали от нового халифа подобной бестактности. Аль-Амин тем временем распорядился раздать войску жалованье на два года вперед. Подобные приказы давно вошли в обычай: каждый новый халиф спешил задобрить войско дополнительным жалованьем, чтобы завоевать его расположение.

После этого выступил придворный поэт аль-Хасан Ибн Гани, известный всем, как Абу Нувас[45]. В стихах он поздравил наследника с восшествием на престол и выразил скорбь по поводу кончины его отца. Вот что он сказал:

Счастье с печалью вместе пришло,

Горе и радость волнуют чело;

Плачут глаза, — только губы смеются,

Тризна у нас или пир-сватовство?

Скорбно и весело здесь аль-Амину,

Кто предсказать мог халифа кончину?

Праздник нежданный в Багдаде справляют, —

Роют негаданно в Тусе могилу.

Ибн аль-Фадля эта торжественная церемония ничуть не занимала, все его мысли были сосредоточены на поручении, которое он намеревался дать Садуну. Лишь только церемония подошла к концу, он устремился к богослову. Он увидел, что тот уже направляется к выходу, и поспешил его догнать.

Однако прорицатель отклонил просьбу сына визиря ехать к нему немедленно, — он просил прощения и ссылался на срочные дела, требующие его отъезда. Но обещал вернуться вечером. Сейчас же Сельман хотел поскорее разыскать своего господина Бехзада, чтобы узнать у него, к чему приведут происшедшие события.

— Ну, ступай, — согласился Ибн аль-Фадль, — только непременно приходи сегодня вечером в наш дом в ар-Русафе.

Они простились, и Сельман направился ко дворцу аль-Мамуна.

Глава 24. Во дворце аль-Мамуна

К тому времени весть о кончине эмира верующих достигла дворца второго престолонаследника и, словно тяжелая глыба, обрушилась на его обитателей.

Особенно страдала Зейнаб, которая была сильно привязана к деду. Услышав о его смерти, она плакала не переставая, ничьи уговоры не могли ее утешить.

Дананир уже знала из многочисленных придворных сплетен о назревающих во дворце переменах, которые, как она справедливо опасалась, последуют за смертью халифа. Новость, рассказанная Бехзадом Сельману, была ей пока не известна. Дананир с нетерпением ожидала вестей от их господина аль-Мамуна: ведь если он стал теперь правителем Хорасана, как было решено ар-Рашидом накануне отбытия в поход, то, наверное, вскоре повелит дочери и всему семейству перебраться туда. Дананир сейчас, как никогда, нуждалась в советах Бехзада. Кроме того, он помог бы утешить юную Зейнаб, чьи глаза не просыхали от слез. Ничто не радовало теперь дочь эмира, словно сердцу ее стало тесно в груди, а ведь еще совсем недавно она была беспечна и весела, как птичка; и во дворце то и дело слышался ее звонкий хохот. Теперь она не покидала своей комнаты, и Дананир старалась находиться при ней неотлучно. Девушка почти совсем ничего не ела; лицо ее побледнело, у нее постоянно кружилась голова. Уж как ни уговаривала ее Дананир, как ни отвлекала — все было напрасно. Опасаясь за здоровье своей госпожи, она просила позволения послать за дворцовым лекарем, но девушка отказалась. Воспитательница попробовала настаивать, но только услышала в ответ: