Аквинат - [74]
Дело выглядит так, как если бы ответ Фомы на этот вопрос не слишком отличался от голой констатации: «Он просто делает это!»>90 Отвечая на вопрос о божественном познании единичных материальных вещей, Фома склонен высказываться следующим образом
Бог познает единичное. В самом деле, все совершенства, находимые в творениях, предсуществуют в Боге более высоким образом… Но познание единичного принадлежит к нашим совершенствам; поэтому необходимо, чтобы Бог познавал единичное.
И Философ тоже считает несуразным, чтобы мы могли познавать нечто, что непознаваемо для Бога>91.
Но сколь бы ни был неопределенным этот стандартный ответ, он тем не менее выражает ведущую идею Фомы, которая проявляется в его подходе к божественной природе через экстраполяцию свойств человеческой природы: все то, что можем исполнить мы (и что не заключает в себе человеческого несовершенства), еще лучше может исполнить Бог.
Но в текстах Фомы можно найти и более содержательный ответ. Фома разделяет все знание на два рода:
Один именуется знанием через усмотрение, которым познается то, что есть, было или будет. Другое – простой осведомленностью, которой познается то, чего нет, не было и не будет, но что может быть>92.
В текстах, однозначно свидетельствующих о том, что сам Аквинат считал возможным приписывать Богу аналогически истолкованную «перцептуальную парадигму познания»>93, Фома утверждает, что Бог должен обладать этими двумя видами: знания. Неактуализованное возможное познается Богом
согласно познанию через простую осведомленность. То же, что по отношению к нам является настоящим, прошлым или будущим, Бог познает согласно тому, что оно находится в его потенции, и в собственных причинах, и в самих себе. И такое познание именуется познанием через усмотрение>94.
Есть много других мест, где Аквинат говорит о божественной интеллектуальной интуиции>95, божественном видении>96, божественном зрении>97, божественном взгляде>98. Вещи, с которыми Бог находится в познавательном контакте, становятся постижимыми через умопостигаемую форму, которая есть сущность Бога и дробится на множество отображений в божественных идеях – этих формальных причинах тварных вещей. Но дело выглядит так, словно, по мнению Фомы, Бог находится в познавательном контакте с творениями в силу некоего метафорического или аналогического «созерцания» творений.
То утверждение, что познавательный контакт Бога с творениями есть разновидность «созерцания», помогает понять и то, каким образом Фома объясняет божественное знание будущих случайных событий. Фома считает, что для такого объяснения необходима доктрина божественной вечности, суть которой в том, что преходящие вещи, будь они для нас прошлыми, настоящими или будущими, для Бога фактически пребывают в настоящем. Но трудно понять, почему божественный способ познания требует присутствия своих объектов, – разве что мы признаем, что Фома пытается анализировать познавательный контакт Бога с творениями в терминах своеобразного божественного «видения». Видение вещи требует, чтобы она некоторым образом стояла перед глазами.
Итак, томистскую теорию познавательного контакта Бога с тварными вещами можно выстроить как теорию божественного видения в несколько расширенном смысле этого термина. Но при таком подходе возникают проблемы.
Наиболее очевидная из них связана с бесстрастием Бога. Если познавательный контакт Бога с творениями заключается в том, чтобы вневременно «созерцать» их, то познание творений и совершаемых ими действий не нарушает неизменности Бога: вне времени, безусловно, никакое изменение невозможно. Представляется, однако, что любой процесс, который можно считать видением случайного, подразумевает рецептивность"; а так как восприятие чего-либо есть разновидность претерпевания, создается впечатление, что «видение» творений несовместимо с бесстрастием Бога.
Некоторые из видов рецептивности, или претерпевания, признаваемых Фомой, включают в себя ухудшение или улучшение: например, таковы заболевание и выздоровление. Это вид рецептивности, или претерпевания, с наибольшей очевидностью исключается божественным бесстрастием. Далее, существует рецептивность, или претерпевание, которое служит просто дополняющим элементом, актуализацией природных потенций субъекта>100. Таким видом рецептивности будет принятие форм в познавательную способность. Аквинат описывает этот вид рецептивности, или претерпевания, следующим образом «Претерпеванием называют обычно любое изменение, даже если оно усовершает природу: например, умопостижение, или чувствование, называется неким претерпеванием»>101.
И, разумеется, совершенный интеллект бесстрастного Бога не мог бы стать совершеннее. По словам Аквината, «божественный интеллект не пребывает в потенции, но есть чистый: акт»>102. Далее, как было показано выше, Бог познает даже преходящие вещи не последовательно, а все одновременно, вне времени, тогда как действительная потенциальность привязана ко времени. Однако претерпевание, связанное с познанием, все же требует, по мнению Фомы, какого-то времени: «Интеллект называется претерпевающим, поскольку некоторым образом находится в потенции относительно умопостигаемого…
Лешек Колаковский (1927-2009) философ, историк философии, занимающийся также философией культуры и религии и историей идеи. Профессор Варшавского университета, уволенный в 1968 г. и принужденный к эмиграции. Преподавал в McGill University в Монреале, в University of California в Беркли, в Йельском университете в Нью-Хевен, в Чикагском университете. С 1970 года живет и работает в Оксфорде. Является членом нескольких европейских и американских академий и лауреатом многочисленных премий (Friedenpreis des Deutschen Buchhandels, Praemium Erasmianum, Jefferson Award, премии Польского ПЕН-клуба, Prix Tocqueville). В книгу вошли его работы литературного характера: цикл эссе на библейские темы "Семнадцать "или"", эссе "О справедливости", "О терпимости" и др.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Что такое событие?» — этот вопрос не так прост, каким кажется. Событие есть то, что «случается», что нельзя спланировать, предсказать, заранее оценить; то, что не укладывается в голову, застает врасплох, сколько ни готовься к нему. Событие является своего рода революцией, разрывающей историю, будь то история страны, история частной жизни или же история смысла. Событие не есть «что-то» определенное, оно не укладывается в категории времени, места, возможности, и тем важнее понять, что же это такое. Тема «события» становится одной из центральных тем в континентальной философии XX–XXI века, века, столь богатого событиями. Книга «Авантюра времени» одного из ведущих современных французских философов-феноменологов Клода Романо — своеобразное введение в его философию, которую сам автор называет «феноменологией события».
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.