Аквинат - [48]

.

Возражение 2: Благо допускает разные степени, но бытие либо есть, либо нет. Скала, стол или собака не могут «быть» лишь слегка; ни одна собака не «есть» больше, чем другая собака. С другой стороны, вещи явно могут быть более или менее благими, одна вещь может быть лучше или хуже, чем другая вещь того же вида. Стало быть, «благость» и «бытие» не могут иметь один и тот же референт⁶².

Возможно, будет верным сказать о существовании, что оно есть все или ничего, а для Аквината стандартный смысл слова «бытие» – это просто существование. Но любой конкретный пример существования – это существование в качестве того или другого, а существование в качестве того или другого, как правило, допускает различие степеней. Вещь может быть более или менее развернутым актуализованным представителем своего вида; она может актуализировать свою видообразующую потенциальность в большей или меньшей степени. Но стандартный смысл «благости» связан с этой актуализацией видообразующей потенциальности. И потому отнюдь не ясно, является ли бытие, как правило, всем или ничем. С точки зрения Фомы, в бытии есть нечто большее, чем просто существование: актуализация видообразующей потенциальности – тоже своего рода бытие. Далее, в отличие от просто существования в качестве вещи определенного вида, актуализация видообразующей потенциальности может принимать разные степени, так что бытие вещи, видообразующая потенциальность которой заключается в том, чтобы быть акту ализованной, способно принимать разные степени. Следовательно, хотя термины «бытие» и «благо», по мнению Фомы, оба относятся к бытию, их смыслы различны, и потому может быть истинным, что бытием обладают и те вещи, которые не являются благими.

Возражение 3: Согласно центральному метаэтическому тезису Аквината, чем больше бытия, тем больше блага. Теперь возьмем библейский рассказ об Артаксерксе, имевшем очень много жен и наложниц. Если Артаксеркс был отцом, например, ста пятидесяти сыновей, он был частично ответствен за существование ста пятидесяти людей, а значит, за благо, супервентное над бытием, то есть над их существованием. Но в этом случае безудержное порождение потомства само по себе и очевидно означало бы умножение блага, ибо умножение человеческих существ есть умножение бытия, а значит, и блага. Однако мы интуитивно чувствуем, что такой вывод абсурден.

В томистском понимании «блага», факт порождения людей другими людьми сам по себе еще не порождает никакого блага. По мнению Фомы, смысл «блага» состоит в актуализации видообразующей потенциальности вещи; стало быть, человек производит благо в той степени, в какой он актуализирует свою собственную или чужую видообразующую потенциальность. Само по себе деторождение вовсе не означает такой актуализации⁶³. Наоборот, отец, породивший слишком много детей, как в приведенном выше примере, вероятно, способствует умалению блага. Он был бы не способен как родитель сильно повлиять на жизнь своих детей или должным образом заботиться о них просто потому, что их было бы слишком много. Поэтому, по меньшей мере, вероятным следствием безудержного деторождения стало бы увеличение числа людей, чьи шансы актуализировать свою видообразующую потенциальность были бы меньше, чем если бы отец не имел так много жен и такого многочисленного потомства.

Но возражение 3 труднее предыдущих именно потому, что благо, по мнению Фомы, все-таки супервентно над бытием. Соответственно, всякий раз, когда вещь обладает каким бы то ни было бытием, она также в некотором отношении и до некоторой степени обладает благом, и потому дело все еще выглядит так, словно возражение, пытающееся навязать Фоме абсурдный вывод, бьет в цель. Но ни Фома, ни мы не посчитали бы Артаксеркса образцом нравственности или даже достойным морального одобрения лишь за то, что он был отцом такого множества детей. Здесь может оказаться полезным обращение к возражению 1. Малой порции блага, с необходимостью супервентной даже над простым существованием вещи, недостаточно, чтобы считать эту вещь благой. Фактически, если вещь слишком далеко отходит от полной актуализации своей видообразующей потенциальности, она дурна (или зла) как вещь своего вида, даже если в ней имеется некое благо. Поэтому в той мере, в какой Артаксеркс не был способен выполнить то, что должен был выполнить, дабы помочь своим детям стать полноценными людьми, его безудержное деторождение не может считаться умножением блага; а в той мере, в какой оно умалило бы заботу о столь многочисленном потомстве или воспрепятствовало бы ей, его можно считать умножением зла.

Возражение 4: Согласно Аквинату, утрата бытия есть утрата блага: зло – это лишенность блага, то есть лишенность бытия. В этом случае принимать пенициллин, чтобы вылечить больное горло, означало бы совершать дурной поступок: ведь его следствием стало бы уничтожение бесчисленного множества бактерий. Но такой вывод абсурден.

Возражение 4 приобретает особую силу оттого, что вынуждает сторонника томистской позиции принимать на себя задачу ранжирования природных видов. Задача эта может казаться вполне адекватной, но она невозможна для того, кто понимает благо как супервентное над самим бытием. В рассказе Джека Лондона «Костер» либо человек спасет свою жизнь, убив свою собаку, либо собака останется жить, но человек умрет. Так как в обоих случаях одна жизнь будет потеряна, может показаться, что теория Фомы безразлична к тому, какое из этих существ останется в живых. Но коллективная моральная интуиция побуждает считать намного более предпочтительным тот вариант, при котором умирает собака и выживает человек.