Акулы шоу-бизнеса - [19]

— Тебе бы в политику податься, Львович, — сказал Краб, — мог бы карьеру сделать.

— В политику лезть — надо такой первый взнос сделать, чтобы тебя к кормушке пустили, сколько я еще не заработал, — ответил он. — Вот заработаю, тогда и буду над этим вопросом думать. А ты не отвлекайся, мы сейчас с тобой едем к нашему конкуренту — одному проныре по кличке Рома Валидол. Мы вместе с ним этот бизнес начинали еще когда переписывали записи с бобинных магнитофонов и грампластинок. Друзьями были, держали один киоск звукозаписи на двоих, но потом тесно стало в одном ларьке, разбежались. А теперь вот и в Москве двоим тесно стало. Я так полагаю, это он на меня покушение устроил, когда моего прежнего телохранителя киллер застрелил. Но доказательств нет, иначе я бы его за яйца подвесил. Так что будь начеку, Петро Петрович.

Арсений Львович не случайно назвал Краба «Петром Петровичем», хотя с рождения его звали Алексеем Никитовичем. Когда с помощью всемогущего «пиратского» предводителя Крабу без особого труда и задержек в каком-то туристическом агентстве сделали новый паспорт, то он сказал, что он мичман Петр Петрович Карабузов. Тот самый, что в отпуск в Вологду поехал за день до того, как сам Краб вылетел в Москву. Так что надумай Арсений Львович проверить информацию — ему сообщат, что Карабузов убыл из части. Правда, Карабузов соответствовал своей фамилии — был мелким, толстым и крикливым, но Краб надеялся добраться до истины и до мифического Магнита раньше, чем подлог откроется и Львович узнает, что на самом деле Краб — отец той самой знаменитой певицы Татьяны, альбом которой он бессовестно распространяет в Москве. Пока из уст Арсения Львовича Краб ничего о Магните не слышал, а самому лезть с вопросами было преждевременно — все-таки он второй день всего работал на этого хозяина.

Они прибыли в какой-то ресторанчик недалеко от МКАД — район жилой, спальный, народ в основном рабочий, все в это время трудятся в Центре, поэтому в ресторане было безлюдно. Арсений Львович направился к столу, за которым в компании еще двух мужиков сидел сильно располневший и высокий мужчина с лицом, похожим на переспелую грушу, как и догадался Краб, тот самый Рома Валидол, о котором говорил ему новый работодатель. Рома Валидол заметил, что к нему приближается Львович, но ничем не выразил никаких эмоций — было видно, что он считает себя на высоте положения, чего нельзя было сказать о новом шефе Краба. Тот, видно было, трусил и еще до начала беседы уже сдался, ноги подогнул в коленях, отчего еще больше стал похож на клоуна, только на такого, который в первый раз в жизни выходил на цирковую арену. Краб шел за ним и остановился у стола, когда остановился его шеф.

— Вот, это Петр Петрович, мой коллега, — представил Краба присутствующим Арсений Львович, и куда только девалась его суетливая деловитость, — мы вместе работаем.

— Да мне насрать на тебя и на твоего коллегу, — невежливо, но спокойно произнес Рома Валидол, — ты лучше скажи, когда ты мне склады освободишь? Или мне с пацанами приехать, повыкидывать на улицу твое барахло и поджечь?

— Не, Рома, че сжигать, — вмешался в разговор один из сидящих, похожий на постаревшего и сильно пьющего актера Леонардо Ди Каприо, — себе возьмем его барахло. Все равно он нам должен, тянет с переездом уже вторую неделю.

— Секи, я добрый-добрый, — сказал Рома Валидол, — но моя доброта имеет свои пределы. Если должен мне — должен отдать в срок, или потом пеняй на себя.

— Знаешь что, ты! — вдруг попробовал взъерепениться Львович. — Надо еще разобраться, чьи это склады, мне сдается, что ты с бумагами намухлевал и с тем товаром, который к нам из Китая пришел. И может оказаться, что не я тебе должен, а ты мне!!!

— Что-о? — груша Ромы Валидола превратилась в огурец — вытянулась и побледнела. — Бунт на корабле? Вот как ты заговорил!

И он вылил целый поток грязных ругательств на голову стиснувшего зубы Арсения Львовича. В этом потоке брани несдержанный Рома Валидол помянул и маму конкурента, с которой он якобы вступал в очень близкие отношения, и самого Арсения Львовича, которому в резкой форме предлагал заняться с ним несвойственными настоящему мужчине сексуальными действиями. Стоящий чуть в отдалении от стола Краб, который нанялся вообще-то защищать шефа от любых посягательств, в том числе и оскорбляющих моральное достоинство его нового работодателя, выглянул из-за плеча замершего Арсения Львовича и прервал Рому Валидола одной простой фразой:

— Эй ты, грузный мужчина, ты за словами-то следи, ты же не со своими друзьями-онанистами разговариваешь.

Вообще-то Краб оскорбительных слов старался не употреблять ни при каких обстоятельствах, но, во-первых, он играл роль мичмана хозчасти Карабузова, который все слова связывал матами и не мыслил себе иного языка, а во-вторых, он должен был как-то проявить себя, чтобы заставить кредиторов своего шефа доложить о его существовании еще выше по вертикали. А как это можно сделать иначе, если не зацепить обидным словом? Даже реклама должна раздражать, чтобы запомниться. Лицо Ромы Валидола после слов Краба превратилось в лежалый помидор — пошло пятнами и покраснело. Его никто никогда не называл грузным мужчиной. Да и друзья его — пропитый Ди Каприо и второй мрачный усатый дядя с челюстью, похожей на жернов деревенской мельницы, — подняли головы и с негодующим удивлением посмотрели на Краба.