Актриса - [4]

Ах, какие все слабонервные, боже ж мой. Сползла со стульчика, сидит, глазенками хлопает, бледная, как та луна на небосводе.

– Пожалуйста, попейте водички! Пейте, пейте, полегчает.

Зубки стучат о стаканчик: дзинь-дзинь-дзинь-дзинь!

Ой, и в дверь кто-то звонит!

– Сидите, сидите, я сама открою!

– Привет!

– Привет… А ты что здесь делаешь?

– Уже ничего… зашла тебя со свадьбой поздравить.

Смотрит через её плечо в квартиру. Глаза беспокойные, жалкие.

– Ты говорила ей что-нибудь?

– Говорила…

– Что? Что ты ей сказала?

– Правду. Чистую правду.

Взглянул так, будто убить готов на месте. Надо же, как его проняло. А она-то надеялась…

Оттолкнул её. Пошёл утешать…

Стаська взяла сумку, и вышла в открытую дверь, как в открытый космос.

До двух часов ночи она шлялась по городу. Сначала просто бродила по улицам, потом зашла в новое кооперативное кафе на проспекте Ленина. На пиццу и мясо в фольге денег не хватило. Заказала порцию грибного жульена и кофе. Кофе оказался прегадким, жульен – пересоленным. А тут ещё пьяный мужик привязался, приглашает танцевать – а сам на ногах не стоит. Пришлось спасаться бегством.

В парке встретила старых приятелей из музыкалки – Ромку с Петрушкой в компании двух замусоленных чувих. Посидела с ними, погорланили песни под гитару, пугая прохожих. Потом одна из подружек – тощая рыжуха – приревновала Ромку к Стаське, кинулась в драку, порвала ей блузку, свалила в колючий розовый куст. Стаська все ноги исцарапала. Мальчишки растаскивали, девчонки орали. Ромка клялся в старой любви, рвался проводить, отталкивая рыдающую рыжуху. Стаська послала всех по известному адресу и пошла домой по пустеющим ночным улицам.

Во дворе присела к старичкам, играющим в лото. Пожаловалась им на судьбу: «Хахаль бросил…» Старички проявили сочувствие, угостили стаканчиком портвейна. Стаська глядела на пылающие электрическим светом окна своей квартиры и уныло тянула время. Домой идти не хотелось.

Мама была в истерике. Папа на грани. Орали в два голоса, перебивая друг друга.

– Ты что – пьяная?! – вопила мама.

– Не пьяная, а выпимши, – икнула Стаська. – И вообще я спать хочу. Отстаньте от меня.

– Ах, отстать от тебя?! – заревел отец. – А то, что ты неизвестно где шляешься по ночам – ничего?! Чуть до инфаркта не довела!

– Да ладно, – усмехнулась Стаська, – вы ещё меня переживете.

И ушла в свою комнату.

Родители накинулись друг на друга.

– Это ты виновата! – кричал папа. – Потакаешь ей во всем, забила голову дурацкими мечтами.

– А ты – жлобина, – парировала мама, – отсталое необразованное… – мама подбирала достойное слово.

Папа не стал дожидаться точного определения, хлопнул дверью. В гараж пошёл. Ничего, – говорила в таких случаях мама, – перебесится, вернется.

– Станислава! – постучала мама в дверь. – Открой, дочка! Давай поговорим!

– Я хочу спать, поговорим завтра.

– Ну, хорошо, – примирительно сказала мама. Что-то она сегодня быстро успокоилась.

Стаська слышит, как мама все ещё стоит за дверью. Шуршит халатом, дышит, прислушивается.

– Ну чего тебе ещё?! Иди спать! – раздражённо кричит Стаська. Когда уже всё оставят её в покое?! От выпитого со старичками портвейна тошнота подкатывала к горлу, исцарапанные розовым кустом гудели ноги. Сколько километров она сегодня исходила! А тут ещё мама со своими переживаниями. – Иди спать!

– Тебе тут Марина звонила беспрестанно, – говорит мама, – просто телефон оборвала. Какая-то девочка отравилась. Какая-то… Забыла фамилию… Как же … по-моему Славкина… или Славина… В больнице на Дзержинского лежит, в тяжелом состоянии. Ты знаешь её? Куда ты, куда ты, Стася! Вернись! Вернись немедленно!

В больничном коридоре воняло хлоркой, и всё было пропитано тем отвратительным запахом – боли, смерти, страданий, – который Стаська ненавидела с детства, когда приходила с мамой навещать умирающего деда.

Славик сидел один, опустив голову, сцепив зажатые между коленками большие руки.

Стаська присела рядом, прижалась к его плечу. Он не шевельнулся.

– Славик! – позвала она.

Он поднял на неё глаза, и она удивилась, как он изменился за те несколько часов, что она его не видела. Лицо осунулось, пожелтело, заросло сероватой, словно пыльной, щетиной.

– Ты зачем здесь? – прохрипел он. – Зачем ты пришла?

– Как зачем? – Стаська осеклась под его взглядом – ненавидящим… ненавидящим её… – Помочь тебе.

– Помочь? – Славик усмехнулся. – Ты уже сделала все, что могла. Убирайся, не хочу тебя видеть! – он отвернулся.

– Прости меня, прости меня, Славик! – Стаська заплакала. – Я не хотела, не хотела этого, клянусь тебе. Я просто хотела вернуть тебя! Я не могу жить без тебя, я люблю тебя, Славик! Прости меня! – она схватила его руку, стала её исступлённо целовать.

– Ты понимаешь, – вдруг заговорил он, – ты понимаешь, я неправильно рассчитал. Не пошёл за ней… Я думал: пусть идёт, пусть уходит. Не буду ей ничего объяснять. Пусть идёт . Успокоится, осознает, поймёт. Ведь у нас уже всякое было, мы через всё прошли, и у неё были измены, и муж, и уходила она к нему после того, как мы снова были вместе. Почему же нельзя мою измену – одну, единственную, – простить? Пусть идёт, – думал я, – а потом, когда она успокоится, я всё ей объясню, мы поговорим. И не пошёл за ней. Понимаешь? Дал ей уйти… Она посмотрела на меня такими глазами! И убежала. А я не догнал её. Почему, почему я не побежал за ней? Всё было бы по-другому. Я бы всё объяснил, и она простила бы меня, как я ей прощал много раз. А теперь, теперь уже поздно, и ничего нельзя объяснить, ничего нельзя исправить! А вдруг, вдруг она умрёт? – он посмотрел на Стаську безумными глазами. – Вдруг она умрёт?