Вечером тело перенесли в церковь и положили перед алтарем; Меджинниз сам принял его и прочел молитву.
В церкви теснился народ, и Фогарти со странной смесью радости и стыда почувствовал, что худшее уже позади.
Мастерским штрихом Меджинниза было появление часа через два после него нового викария - Роулендса, высокого, худого, аскетического вида юноши, медлительного в движениях и в разговоре. Фогарти знал, что теперь все взоры прикованы к нему.
Заупокойная месса на следующее утро прошла со всей пристойностью, и после похорон Фогарти отправился на ленч, который Меджинниз давал в честь приехавшего духовенства. Фогарти чуть не рассмеялся вслух, когда Меджинниз тихонько спросил:
- Отец Хили, я никогда вам не рассказывал историю про каноника Мёрфи и папу?
Дальше остается лишь траурное извещение с портретом Гэлвина и готической надписью "Ессе Sacerdos Magnus" [Вот великий иерей (лат.)]. Теперь скандала опасаться нечего, Кармодп будет молчать. Фицджералд тоже. Все пятеро, посвященные в тайну, будут молчать. Отец Гэлвин мог не утруждать себя.
Возвращаясь с новым викарием из церкви, Фогарти попытался намекнуть ему о случившемся, но скоро понял, что значение происшедшего ускользает от Роулендса, он думает, что Фогарти чересчур все драматизирует.
И любой будет так считать, любой, кроме Кармоди.
После ужина Фогарти пойдет к доктору, и они поговорят об этом. Только Кармоди по-настоящему поймет смысл содеянного ими. Только он, и никто больше.
"Какой одинокой жизнью мы живем", - подумал он с тоской.
