Аконит 2018. Цикл 1, Оборот 3 - [38]

Вурквэлю служило человеческое жречество, избираемое из членов королевской семьи и аристократии Лофея. В самом сердце Лоспара, величайшего из городов экваториального царства, с незапамятных времён взрастал он на вершине высокой пирамиды, чьи траурно-чёрные террасы, приютившие на себе меньшие, но не менее смертоносные растительные формы, угрюмо нависали над городом, подобно висячим садам какого-то потрясающего Вавилона. В центре просторной вершины, в бассейне, прорубленном в платформе из неведомого чёрного минерала, в одиночестве вздымался Вурквэль. Бассейн заполнял перегной, важнейшим компонентом которого был прах королевских мумий.

(Демонический цветок произрастал из луковицы, покрывшейся за бесчисленные века столь плотным и причудливым слоем наростов, что теперь она напоминала каменную урну. Над ней возносился мощный корявый стебель, в прежние времена имевший вид раздвоенной мандрагоры, а ныне сросшийся в чешуйчатый, изборождённый морщинами хвост какого-то мифического морского чудовища. Позеленевшая бронза и античная медь мешались в нём с мертвенно-бледной синевой и пурпуром разлагающейся плоти. Стебель венчала корона жёстких чёрных листьев, испещрённых блистающими отравленной сталью белёсыми пятнами и окаймлённых острыми зубцами, подобно оружию дикарей. С нижней стороны этой растительной короны отходил длинный, извивающийся отросток, такой же чешуйчатый, как и основной стебель, змеящийся вниз и наружу и оканчивающийся огромной стоячей чашей диковинного цветка — словно рука адского нищего, сардонически тянущая плошку за подаянием.

Отвратна и чудовищна была та чаша, которая, если верить преданиям, обновлялась вместе с листьями каждую тысячу лет. У своего основания тлела она угрюмым рубином, местами алела раскалённой драконьей кровью; багрец инфернальных закатов оставлял свои мазки на мясистых налитых соком лепестках; на краях венчика пламенел жаркий желтовато-перламутрово-красный цвет, словно были они облиты ихором саламандры. Тому, кто дерзнёт заглянуть в глубины цветка, открылось бы, что чаша изнутри выстлана могильно-пурпурной чернью, изрыта мириадами пор и изрезана прожилками сернисто-зелёных вен.

Покачиваясь с низким торжественным шелестом в медленном, смертоносном, гипнотическом ритме, властвовал Вурквэль над градом Лocпap и миром Лофей. На нижних ярусах пирамиды сонмы змееподобных растений раскачивались и шелестели в такт этому ритму. И далеко за пределами Лoспара, от полюса до полюса и на всех меридианах планеты, внимали живые цветы царственному ритму Вурквэля.

Беспредельна была сила, с помощью которой это создание властвовало над людьми, коих, за неимением лучшего определения, я буду называть человечеством Лофей. Несть числа легендам, на протяжении многих эонов слагавшихся о Вурквэле, как не было числа и приводимым в них ужасающим подробностям. Каждый год в канун летнего солнцестояния демон принимал чудовищную жертву — протянутая им чаша должна была наполниться кровью жреца или жрицы, избранных из числа его иерофантов. Незадолго до жертвоприношения они чередой проходили перед Вурквэлем, покуда пустая чаша его не переворачивалась, опускаясь подобно дьявольской митре на голову одного из них.

Лунайтай, король земель Лоспара и верховный жрец Вурквэля, первый среди своего народа, был последним, кто осмелился бы восстать против этой нерушимой тирании. Правда, время от времени, то тут, то там поднимались из бездны забвения неясные мифы о некоем первобытном правителе, имевшем дерзость отказать чудовищу в требуемой жертве… и обрёкшем свой народ на истребление в беспощадной войне со змееподобными растениями, которые, повинуясь воле пришедшего в ярость демона, вытащили свои корни из земли и прошлись губительным маршем по городам и весям Лофея, разрывая тела и выпивая кровь у всякого, кто вставал у них на пути. Лунайтай с детства был приучен беспрекословно и безоговорочно следовать воле царственного цветка, свершая должные обряды и службы. Отказаться от них было бы великим кощунством. Он и не помышлял о том, чтобы восстать против Вурквэля, — но лишь до тех пор, пока, во время ежегодного выбора жертвы — и ровно за тридцать солнц до его бракосочетания с Нэлэ, жрицей цветочного дьявола — он не увидел, как колеблющийся перевёрнутый грааль опустил свой смертоносный багрец на белокурую головку его наречённой.

Исполненное печали оцепенение, гнетущее, угрюмое уныние, которое он стремился задушить в своём сердце, овладели Лунайтаем. Нэлэ, ошеломлённая и безропотная, скованная сокровенными оковами отчаяния, смиренно приняла уготованную ей судьбу; в душу же короля, невидимое всем, заронилось и дало всходы семя кощунственных сомнений.

Содрогаясь от собственной нечестивости, он спросил себя, существует ли какой-либо способ спасти Нэлэ и обмануть Вурквэля, лишив его отвратительной требы. Он знал, что сделать это, избегнув кары для себя и своих подданных, можно было лишь одним способом — нанеся удар в самую душу чудовища, которое все полагали бессмертным и неуязвимым. Сами размышления об истинности этой веры, что уже давно приобрела силу религиозного догмата и безоговорочно принималась всеми, были кощунством. Продолжая плести вязь своих рассуждений, Лунайтай припомнил миф о существовании некоей обособленной и отстранённой от мира сущности, именуемой Окклайт. Сей демон был ровесником Вурквэля, безразличный как к людям, так и к цветочным отродьям. Поговаривали, что его обитель расположена за пределами каменистой пустыни Афум, на дальних склонах безлюдных белокаменных гор, бросавших тень на пажити змееподобных растений. За последнее время никто не встречал Окклайта, поскольку путешествие через пустыню Афум никогда не было лёгким предприятием. Однако, демон сей считался бессмертным; в отдалении от мира, в единении с самим собой, созерцал он сущее — но никогда не вмешивался в процессы, в нём происходящие. Тем не менее, древние легенды гласили, что однажды он дал ценные советы некоему достославному королю Лоспара, сумевшему достигнуть его обители, расположенной средь белых скал.