Акция в Страсбурге - [31]

— Какое-то наваждение! Норкотт побывал на Цейлоне и присутствовал на церемонии хождения по огню. До этого он избегал искушения растворить свои горести в оккультизме. Обычно археологи защищены от этого. Но тут перед ним открылось другое: уверенность в том, что с тобой ничего не случится, позволяет, оказывается, человеку ходить по огню. В буквальном смысле. «Магнус, — сказал он мне, — я открыл себя заново». Что нашел Норкотт? Не знаю и, честно говоря, не стремлюсь знать. Во всяком случае, ко мне вернулся преображенный человек — тот, которого вы, к своему несчастью, увидали перед собой.

— Почему вы рассказали мне все это?

— Не догадываетесь?

— Нет. Вы старый друг Норкотта, однако…

— Чей я друг? Того прекрасного человека, которого я любил? Он не вернулся из концлагеря. Его заменил другой, одержимый неистовостью. Сегодняшний Норкотт одержим тем, что наши предки называли «бесовщиной».

Шовель рассмеялся:

— Присяжные заседатели оценили ваше красноречие, метр, но все же почтительно просят доказательств.

— Вы их почувствуете на себе, — очень серьезно ответил Эт-терли.

— Но, простите за назойливость, почему вы в таком случае работаете на него?

— Я уже близок к этому… Новый Норкотт нуждался в подручных, которые бы слепо повиновались ему. Он опробовал на мне те способы, с помощью которых современные инквизиторы манипулируют сознанием. Ничего не получилось. Возможно, потому, что я давно знаю Норкотта, и близость лишала его необходимого ореола, либо потому, что я прошел: хорошую школу подпольной войны. Бог весть. Когда он убедился, что гипноз не срабатывает, он прибег к более простому, но зато верному способу: шантажу. Не смотрите на меня так, месье… Моя единственная слабость — мой сын. Способнейший мальчик. Но юный мозг слишком жадно впитывает отраву. Норкотт знает это и шантажировал меня: если я не соглашусь он вовлечет в дело моего сына, что неизбежно приведет его к гибели. Неопытному и горячему существу нет места в тайной войне. Надо быть Норкоттом, чтобы уметь так ловко действовать чужими руками… Вы, очевидно, думаете, что он делит с вами ответственность в этой акции? Ошибка. В глазах полиции вы подстроили все один. Норкотта не видел ни убийца, ни резидент Организации. У него железное алиби. А итальянец — подите отыщите его.

— Позвольте не согласиться с вами. Мы ужинали с Норкоттом в «Каммерцеле». Прислуга сможет подтвердить.

— Ну и что из этого? Случайная встреча в ресторане. Юридически вы виновный. Не он. Фрош, Хеннеке? Они отрекутся. Откуда вы о них знаете? Вы сами по глупости — извините на резком слове — дали ответ: справку навел ваш товарищ из министерства внутренних дел… Нет, он крепко держит вас за горло.

Барон говорил правду. Не хватало только самого главного, решающего.

— Вы обладаете профессиональным даром убеждения, метр. И все же есть один непроясненный аспект. Норкотт действует не из любви к искусству, поскольку, кроме дьявольского обольщения, он прибегает еще и к шантажу. Значит, у него есть цель. Какая же?

Эттерли смотрел на темный пейзаж, расстилавшийся по ту сторону реки. Над водой парил легкий туман.

— Месть. Но не конкретным людям, а обществу в целом. Он сказал мне: «Мы займемся децивилизацией, Магнус. Какой прекрасный спорт для элиты! Ты не в восторге, Магнус? Тогда я переименовываю тебя в Минуса. Но ты нужен мне даже в виде Минуса. Ты прекрасно шпионил во Франции, а мне нужны люди, знакомые с местностью». Норкотт — наше собственное порождение, обернувшее оружие против нас. Машина, вырвавшаяся из-под контроля…

Шовель посмотрел на часы — одиннадцать десять. Что ж, адвокат выступил блестяще, факты были преподнесены с предельной ловкостью.

— Мне надо позвонить, — сказал он. — Где вы остановились?

— По отдельности мы пропадем, месье. А вдвоем могли бы попытаться сбросить с себя его цепи.

— Где вы остановились?

— Гостиница «Софитель»… Я знал, что это безнадежно… — Вокруг рта у Эттерли собрались складки. Шовель вздрогнул — до такой степени на лице барона читалось удовольствие от проигрыша, свойственное слабым.

— Я позвоню вам сразу, как получу инструкции от Норкотта… Разумеется, метр, этот разговор останется между нами.

— Мне это безразлично, — презрительно выпятив губу, промолвил барон…

Перевел с французского

А. Григорьев

Журнал «Вокруг света», №№ 7–10, 1978 год