Академия Князева - [7]

Пойдут дожди, настанет зима, но пламя упрячется в глубь торфяников и будет там тлеть под снегом, а летом снова выйдет наружу.

И только большие реки не переходит пал – достигает их и гаснет, лишившись пищи. Но долгие годы будет чернеть мертвая пустыня, пока не затянется болотом.

Случился однажды такой пожар и на планшете Князева. Взрывчатки у них в том году не было, горняки проходили мерзлоту на пожог. Проходчик развел в шурфе костер и ушел к другой выработке, где уже оттаяло. От того пожога и загорелась тайга. И хотя они двое суток пытались всей партией блокировать очаг – срывали мох, рубили деревья, пускали встречный пал, огонь все же вырвался на простор.

Легко они тогда отделались – без человеческих жертв. Правда, сгорели два лабаза с продуктами да добрая четверть планшета осталась неопоискованной. Но продукты им списали, а планшет доработали в следующем году.

С тех пор Князев жестоко наказывал за вольности с огнем, бил по карману, объявлял выговоры, а иных и увольнял.

Редкий березняк, которым они проходили, светлел нарядно и празднично.

– Пятьсот! – выдохнул Матусевич. – Будете описывать или пойдем до следующей точки?

– Опишем, – сказал Князев. – Нечего тебе к халтуре привыкать.

Он достал из сумки планшет и пикетажку, написал номер точки, привязку, нанес точку на карту.

Матусевич, стоя за его спиной, спросил:

– Андрей Александрович, вам никогда не приходило в голову, что мы как будто играем с габбро-долеритами (Габбро-долерит – магматическая горная порода, обычно содержащая медно-никелевые руды.) в прятки? Они прячутся, а мы ищем. И некому сказать, где «горячо», а где «холодно».

– Тебе все игрушечки! – рассердился Князев. Черт знает, какая ерунда приходит в голову этому студику. – Никель – это не игрушка. Никель – это стратегическое сырье. И надо думать, как найти его!

– Я думаю, – робко возразил Матусевич. – Я все время думаю. Только так, мне кажется, легче искать…

– Ну ладно, – сказал Князев. Ему было немного неловко за. свою резкость. В том, что сказал Матусевич, пожалуй, есть свой смысл. Работа должна увлекать, как игра. Это, если разобраться, высшее уменье – работать играючи.

Он поставил ногу на валежину и раскрыл на колене пикетажку.

– А ну, диктуй!

– Так описывать же нечего! – Матусевич повертел головой. – По ходу и в точке залесено, задерновано – вот и все описание.

– Ага, значит, здесь залесено-задерновано, на болоте задерновано-заболочено и так далее? Нет, братец, так у нас с тобой ничего не получится. Бери пикетажку и записывай!

Князев начал медленно диктовать:

– По ходу и в точке слабо наклоненная на юг равнина, поросшая редким лиственным лесом. Подо мхом и в выворотнях – вязкие желтовато-серые и палевые суглинки со щебнем и галькой туфопесчаников, роговиков и траппов. Мощность рыхлых отложений не установлена, вероятный возраст – ку три гляциал. Записал? Ну вот, умница, только тройка не вверху, а внизу пишется.

Матусевич переставил тройку и отдал пикетажку.

– Вот так примерно и описывай, когда нет обнажений. А то «залесено», «задерновано»! Хорошо, что с нас еще кондиций не спрашивают, а то пришлось бы на каждой такой «задернованной» точке шурфы бить! Пошли!

Матусевич украдкой показал Князеву язык и тут же обругал себя за мальчишество. Князев был дядька что надо. Матусевич тайно восхищался его плечами, ростом, легкой походкой, крупными руками, завидовал его литому подбородку, прямому короткому носу и насмешливым глазам. Ему хотелось быть таким же уверенным, независимым и властным. Он во всем старался подражать Князеву, а удавалось лишь копировать: так же держал на переходах молоток средним и указательным пальцами вдоль ручки, с такой же небрежностью передвигал губами сигарету. Он и курить-то по-настоящему только здесь научился, у Князева. И речь пытался изменить, но не получалось.

Князев скажет – как отрубит. А он со своей интеллигентской многословностью начал однажды разубеждать в чем-то Тапочкина, тот слушал, слушал и не дал докончить, послал. Как говорит Высотин, ответил неопределенно. Между прочим, Высотин тоже пишет «залесено», «задерновано». И сам Князев, когда спешит, просто ставит рядом с номером точки индекс породы. Так что все эти разговоры в воспитательных целях.

Березки поредели. Появились небольшие бочаги, полные черной воды. Пахнуло прелью и сыростью.

Затем пошел кочкарник, утыканный гнилостоем. Кочки были высокие, шаткие и выворачивались из-под ног, как живые. Матусевич тихонько чертыхался.

Впереди ширился просвет, открывая блеклое голубое небо. Кочкарник внезапно кончился, как обрезанный, и они поднялись на пригорок.

– Вот и болото, – сказал Князев, – И как раз вкрест маршрута.

– Километра три длиной, – прикинул на глаз Матусевич. – Обходить – ой-ой-ой!

Князев, прикрывшись ладонью от солнца, пристально глядел вперед и что-то обдумывал.

– Вы как витязь на распутье, – почтительно улыбнулся Матусевич.

– На распутье, говоришь? Точнее, на беспутье. Ну вот что, витязь, давай попробуем напрямик. Сруби вон ту жердину и иди за мной шагах в десяти. В общем, я рассказывал, как ходить по болотам.

– Как же вы без шеста? – забеспокоился Матусевич.