Аид, любимец Судьбы - [105]

Коридоры были пусты.

И то, и другое было вызвано одним обстоятельством: здесь помнят мой нрав.

Дверь тронного зала сорвалась с петель.

– Радуйся… брат.

Украшений, в особенности художественной ковки, в зале прибавилось. Стоял золотой трон рядом с Зевсовым – для Геры, должно быть, работа того самого Гефеста, искусного в кузнечном ремесле. Сам Гефест – неподалеку от своего произведения: чумазый, широкоплечий, шея незаметно переходит в голову, борода подпалена. Дальше замерли и переглядываются неуловимо схожие брат и сестра, сестра выглядит мужественнее томного красавца-брата. Колчаны за плечами. Ясно, Аполлон и Артемида.

Висит под потолком еще один – физиономия от хитрости лопается. Глаза аж косят от переизбытка плутовства. Трепещут крылышками странные сандалии. Гермес, кто ж еще?

Остальных знаю: Деметра, Гера, Арес, Афина, Афродита (эта – возле Гефеста и с донельзя страдальческим видом). Зевс, конечно. Все с напряженными лицами – словно вслушиваются во что-то.

По важному ли делу собрались семьею в главном зале?

Ну, конечно, по важному.

Вон, стоны из-за восточной двери доносятся. Непонятно, какой резон кому-то рожать поблизости от средоточия божественной власти.

Но это потом.

– Радуюсь, брат, – Зевс спокоен и тверд, будто старшие братья каждый день вламываются к нему после столетнего отсутствия. – Мы давно не виделись.

Я двинулся к его трону – неспешно, сверля его взглядом.

Не шел – надвигался.

Гера хмыкнула и закатила глаза. Афина маслилась так, будто пригубила нектара после долгого голода. «Ну, наконец-то, – говорили ее глаза. – Хоть кто-то явился». Красавчик с колчаном за спиной (зачем ему в зале-то?) перетек из одной скульптурной позы в другую: хоть сейчас ваяй.

– Брат? – переспросил он у Ареса вполголоса. – То есть, это тот самый… которым нас в детстве пугали?

Мозгов у Аполлона было еще меньше, чем у Ареса. Видимо, все сыновья Зевса шли в своих матерей.

– Угу, – чуть слышно отозвался Арес. – Аид Мрачный.

– И насколько мрачен?

Свистнуло копье, снятое моей волей с одной из стен. Прошло у левого виска лучника-Аполлона. Напомнило: тишина должна быть во время братской встречи.

Зевс поднялся с трона и сделал несколько шагов навстречу. Не знаю, изменился ли я за столетие, он – нет. Может, борода гуще стала. Да еще величия прибавилось. Грудь вперед, плечи развернуты, колчан с молниями на подлокотнике трона болтается.

Петух в курятнике…

– Скажи мне, брат, – в последнее слово я вбухал не меньше трех бочек желчи, – мы нынче сдаемся Крону? Или договор между вами уже заключен, а нас просто забыли оповестить?

– Да как он… – возмутилась сестрица Аполлона, у которой мозгов было, видно, столько же, сколько у брата.

На сей раз я не стал прибегать к копью, но цыкнул так, что у Артемиды ослабли колени.

– Хорошо делаешь детей, брат. Но плохо их учишь.

Оно и понятно – некогда. Новых надо строгать.

Гера на троне – в тихом, но яростном экстазе: она чуть ли не впервые меня поддерживает.

Зевс улыбается, бестрепетно встречая мой гневный взгляд.

– В одном ты прав, Аид: война близится к концу. Но перемирий больше не будет.

И – взгляд на дверь, за которой смолкли стоны.

Теперь за ней гулькает божественный младенец, повторяя то ли «Ай!», то ли «Ня!»

– Ты успел как всегда вовремя – чтобы радоваться с нами. И кто знает – может, благодаря тебе она наконец родилась.

Я молчал. Смотрел на сияющего брата и на просветлевшие лица остальных – словно детское гульканье лилось в их сердца музыкой.

Я не понимал ничего.

– Она ее в себе носила больше века. Век, – он по-старому потормошил меня за плечи. – Понимаешь? А сегодня вот…

Позади раздалось тихое фырканье – Посейдон тоже прибыл в зал. Зевс перевел взгляд на него, на меня…

– Посейдон не сказал тебе? – осведомился весело. – Ну, тем лучше. Идем!

Первым, не спросив разрешения, он открыл ту самую дверь, за которой пробовал глотку новорожденный, шагнул внутрь и протащил меня – в полутьму, наполненную запахом нектара и благовонных масел.

– Радуйся, Громовержец.

Стикс – изможденная, словно выцветшая с лица, с синевой под глазами и легкой испариной на щеках – вставала нам навстречу. С мягкой полуулыбкой на лице, обещавшей нечто невозможное – потому что только чудо могло бы заставить суровую титаниду улыбаться.

Чудо буянило и скрипело в колыбели, выстланной пушистыми шкурами – именно туда был обращен взгляд Стикс, по-матерински нежный.

Туда же с благоговейными улыбками пялились вошедшие боги. Кроме меня.

Надо полагать, в моем взгляде было подозрение.

– Хотите увидеть ее?

Стикс не стала дожидаться ответа: бережно выхватила ребенка из колыбели и подняла на руках.

– Фу! – сказал младенец – девочка с кучерявыми светлыми волосиками и синими глазами. Палец девочки обличительно указывал на меня.

Хихикнула Афродита – тут же почтительно приглушив смешок рукой. Остальные безмолвно сияли.

Я сиять не умел – просто стоял. Примерзнув к каменному полу.

Словно с детского пальца в меня ударило молнией.

– Ая-я? – спросила девочка у кого-то и расправила за детской спиной широкие белые крылья. Помахала ими, пытаясь улететь из крепких материнских рук, не преуспела, обиделась и хлюпнула носом.