«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!» - [43]

– Есть пригласить из санчасти! – весело козырнул Андрей и убежал.

Вечером Саша пришел в санчасть и вызвал Марию:

– Тут наши ребята танцплощадку организовали… Недалеко… Пойдешь?.. У нас парни вон какие!

Он улыбался, и при свете луны виднелись его блестящие глаза, ровные белые зубы и все лицо – необыкновенно ласковое и приятное.

– Господи… Танцы… – вздохнула она. – Как это было все давно. Ладно, сейчас попрошу Таю меня подменить.

Через несколько минут они шагали вдоль кромки прибоя. Под ногами похрустывала галька, где-то в темноте ритмично плескалось море, с обрыва приветливо трещали цикады. Поблизости послышались звуки баяна.

– Это наши, – с гордостью сказал Саша. – Наш начальник связи Гриша Масленников. Прекрасный баянист, это он на танцплощадке играет.

Облюбовав уголок у самого берега моря, под сенью чинар, Труд с комсомольцами расчистили и выровняли приличную площадку. С краю подготовили место для баяниста Масленникова.

Когда они подошли, танцы уже были в разгаре. Труд, сдвинув фуражку на затылок, выступал в роли главного организатора, не забывая, впрочем, о главном, – согнувшись, он усердно кружился с маленькой официанткой из столовой. Уверенно танцевал Гриша Речкалов: еще до войны он часто посещал танцевальные площадки. Но активнее всех был Пал Палыч Крюков – танцевал так, что пыль подымалась. Плясал по-старинному, с приседаниями, с прищелкиванием каблуков, юлой вращаясь вокруг своей дамы – высокой, невозмутимой связистки. Были среди танцующих девушки из медсанчасти.

– Пойдем? – предложил Покрышкин.

Мария молча кивнула головой, и они вступили в круг. На этот раз они танцевали больше. Саша был сдержан, и хотя танцевал легко и точно, внутреннее напряжение невольно отражалось на его движениях. Возможно, сказывалось отсутствие тренировки. Ведь еще до войны, когда он с ребятами из своего полка ходил на танцы в Дом офицеров, он и там практически не танцевал, а пропадал за бильярдным столом, оттачивая нужный истребителю глазомер и точность движений.

Разошлись с танцев перед отбоем. Теперь они стали встречаться регулярно. Как-то незаметно Мария привыкла к тому, что по вечерам, внизу, под обрывом у моря, ее ожидает бравый капитан.

Обычно он сидел на камне, задумчиво глядя на море, или прогуливался вдоль берега, – изредка запуская в волны плоские голыши – «пек блины», как говорили пацаны в детстве. Встречаясь, они шли на танцплощадку или, если танцев не было, просто усаживались удобно на берегу и разговаривали, с удовольствием слушая рассказы друг друга. Мария была начитанна и знала из книг много всяких историй.

Внимательно слушая Александра, она быстро научилась схватывать суть сложных авиационных вопросов, и хотя отдельные детали и подробности ей не всегда были понятны, она пыталась понять главное – к чему стремится Саша, чего он хочет от этой беспокойной жизни. Ей было очень приятно, что ее кавалер был классным летчиком, упорным человеком и что он так настойчиво за ней ухаживал.

С самого начала их знакомства, убедив себя в том, что у капитана обязательно должна быть жена, она держала его на дистанции и решительно отвергала малейшие попытки эту дистанцию сократить. Но чем лучше она его узнавала, тем больше убеждалась, что за несколько грубоватыми манерами внешнего поведения скрывался добрый, душевно чистый человек, наделенный обостренным чувством справедливости и твердыми жизненными принципами. И самое главное, она убедилась, что никакой жены у него нет, есть только мать в Новосибирске, младшие братья и сестра, которую тоже звали Марией. А один его брат, Петр, пропал без вести на фронте где-то под Ленинградом.

Инстинктивно почувствовав родственную душу, она рвалась ей навстречу, но по девичьей традиции, привитой матерью, одергивала себя и ставила на место. «Мы только товарищи, мы просто товарищи», – твердила она себе каждый раз, когда чувствовала, что ее гордость готова пасть под напором его мужского обаяния, или когда, сочувствуя, замечала, что невольно начинает втягиваться в водоворот его бурных переживаний.

А он, имея такого благодарного и внимательного слушателя, увлекался:

– Вот знаешь, за чем должен следить летчик в групповом бою? – спрашивал он во время очередной беседы. – Он должен следить за противником, не упуская его из виду ни на одну секунду, не потерять своего напарника; следить за обстановкой, то есть за своими самолетами и за самолетами противника, оценивая и представляя их намерения; взаимодействовать со своим звеном и своей группой; слушать и исполнять команды командира; следить за количеством бензина в баках; следить за показаниями приборов, быть в постоянной готовности к внезапности любого рода…

Пока, наконец, не спохватывался:

– Ну вот… Совсем заморочил тебе голову – и вздыхал. – Трудная наша профессия! Вот пишут: сталинские соколы. Какие, к черту, соколы! Мастеровые мы, вот кто. Или еще точнее: ломовые лошади. Говорят, летное искусство рождается вдохновением. Кое-кто из нашего брата может даже прихвастнуть: взлетел, мол, увидел немцев, душа вскипела, ринулся в бой и сбил! Черта с два, тут одной кипящей душой не возьмешь. Они, знаешь, как летают – будь здоров! И опыт свой они стали накапливать с Испании, потом Англия и другие страны Европы. А мы свой испанский опыт растеряли. Вон Пал Палыч да погибший Анатолий Соколов немного сохранили с Халхин-Гола, да нам передали. Теперь приходится пуд соли съедать за учебой, потом второй пуд соли – за работой, а тогда уж иди, сбивай. И то, если сможешь.