Ахилл - [37]

— Но... — не понял его Ахилл, — разве я не победил сегодня Гектора, разве я их сегодня не разгромил в сражении?

Трудно передать то удивление, что изобразилось на лице у Агамемнона.

— Ахилл! Мой Ахилл! — воскликнул он. — Уж не боги ли затмили твой разум?!

Ты говоришь, что победил нынче Гектора. Да, я видел, ты славно начал этот поединок, я даже видел, как Гектор, видимо, оступившись, один раз упал... Тебе бы тогда его добить — вот была бы победа!

— Он лучший, храбрейший и благороднейший из троянцев, — вспыхнул Ахилл, — и он не заслужил, чтобы его, поверженного, добили, как упавшего одра!

— Да, да, возможно, возможно... — кивнул Агамемнон. — Но так или иначе — а Гектор жив и даже не ранен; о какой же в таком случае победе над ним ты тогда говоришь, мой мальчик?

Теперь — что касается твоей победы над троянцами...

Да, твои мирмидонцы дрались отважно, тут никто не станет возражать. Однако потери троянцев, уверяю тебя, совсем не велики, и завтра... О, как я хотел бы ошибиться — но ты и сам увидишь! Завтра они с новыми силами двинутся на нас.

А если так — то о какой же решающей победе над ними может идти речь?

Нет, мой Ахилл! О, ты знаешь, как я всегда восхищаюсь тобой, однако ты и сам должен согласиться: нынче ты еще не доказал, что боги благосклонны к тебе. А стало быть, Брисеида, — неважно, рабыня она или жрица, — пока еще не может стать твоею.

Теперь скажу тебе честно. Лишь для того я велел отогнать подальше твой корабль и для того велел прорубить днища у лодок, чтобы уберечь тебя от возможной кары богов! Ибо, зная твой пылкий нрав, опасался, что ты бросишься к своей Брисеиде, не дождавшись, пока они, боги, дадут знать о своей воле, — а это, мой мальчик, было бы кощунством, и я не мог этого допустить.

Ахилл с трудом сдерживал свою ярость.

— Чего ты теперь от меня хочешь? — спросил он.

— О, — ответил царь, — только того же, чего хотел и раньше! Нанеси троянцам настоящее, решающее поражение, такое, чтобы им неповадно было больше выходить из-за своих стен.

Завтра... Ну, может быть, через день, они непременно снова двинутся на нас — тогда-то и ударишь по ним со своими мирмидонцами! Я уверен — ты наконец докажешь, что боги — за тебя!

— Сколько же троянцев должно пасть, чтобы ты был доволен? — спросил Ахилл.

— Конечно, хотелось бы, чтобы они остались лежать все, — сказал Агамемнон, — но я понимаю, понимаю, мой Ахилл, что так не бывает... Давай порешим так: если тысяча... нет, две тысячи их тел останется лежать на поле боя, — значит, боги решили все в твою пользу, а их воле, ты знаешь, я, как и всякий послушный богам ахеец, не стану противиться.

— Это все? — спросил Ахилл. — Ты отдашь Брисеиду после того, как две тысячи троянцев обагрят землю своей кровью?

— Лучше, конечно, если этих тысяч будет не две, а три... — сказал Агамемнон. — Но — ладно, ладно, так и быть, и двух тысяч будет достаточно!.. Однако это еще далеко не все, мой Ахилл...

— Что еще?

— Еще ты должен сделать то, чего я ждал от тебя сегодня. Ты опять вызовешь на поединок Гектора, повергнешь его — и... — Агамемнон изобразил, как надобно добивать поверженного противника, но, увидев, как вспыхнули глаза Ахилла, поспешил сказать: — Ну-ну, вижу, мой мальчик — это слишком тяжело для тебя — добивать лежащего! Поэтому я не стану подвергать такому испытанию твое царственное благородство.

Но пускай он хотя бы будет тяжело ранен, а не так, как нынче. Пускай его унесут, пускай он еще долгое время не сможет выйти за стены Трои! Покажи, Ахилл, что сами боги направляют твою руку!

— Но это, это наконец все? — спросил Ахилл.

— О, да, это все! — воскликнул Агамемнон. Однако тут же спохватился: — То есть, я хотел сказать — это все, что касается богов: тем самым я получу от них знак, что они всецело на твоей стороне.

Но есть еще кое-что, касающееся не богов, а уже меня, смертного. Это всего лишь моя просьба, Ахилл, но просьба, которая, если ты желаешь получить свою Брисеиду, должна быть тобою исполнена.

Было видно, что Ахилл едва удерживается, чтобы не выхватить меч. Лишь помня о Брисеиде, он с трудом сумел обуздать свой гнев, иначе, уверен, тогда же отошел бы Агамемнон в царство Аида, и не пришлось бы после Клитемнестре с Эгисфом ему в том помогать.

— Чего еще ты желаешь? — спросил Ахилл.

— Хочу, чтобы ты наконец призвал сюда своего друга Патрокла, — ответил царь. — Я понимаю, с каким важным поручением он отбыл в данайскую сторону: проведать, каково здоровье твоей матушки, — что может быть важней?! Обеспокоенный ее здоровьем, я тоже отправил своих людей справиться, каково оно, и хочу тебя обрадовать, Ахилл: матушка твоя, мудрая Фетида, хвала Зевсу, пребывает в отменном здравии; так не пора ли твоему Патроклу возвращаться назад? Тем более, что клятва, данная им Менелаю, тоже стоит чего-то, а мы уже под стенами Трои, где самое место эту клятву исполнять.

К тому же, как мне передали мои люди, сильно тоскует по тебе наш прекрасный Патрокл!

Но он будет послушен лишь твоему приказу. Посему — не послать ли тебе какого-нибудь верного мирмидонца, чтобы он передал Патроклу твой приказ — немедленно возвращаться сюда? Я же предоставлю свой лучший корабль, быстроходнее которого нет даже у финикийских мореходов. Двух месяцев не пройдет — и наш Патрокл уже будет здесь!