Ахалъ-Тэкинская экспедицiя генерала Скобелева въ 1880-1881гг. съ приложеніем карты и плана - [2]
Широкій, открытый лобъ, длинная русая борода и умные голубые глаза производили съ перваго раза впечатлѣніе симпатичнаго лица; но тонкая усмѣшка, по временамъ скользившая съ полуоткрытыхъ губъ и пытливый взглядъ, который генералъ неожиданно устремлялъ на говорящаго, навѣвали ощущеніе какого-то холода, еще болѣе усиливающагося сухими, лаконическими отвѣтами и вопросами его. Не смотря на сильную шару, Петрусевичъ былъ въ суконномъ, наглухо застегнутомъ сюртукѣ и, казалось, не чувствовалъ тяжелой духоты. Заваленный равными депешами и бумагами и окруженный посѣтителями, онъ какъ го успѣвалъ выслушивать доклады, дѣлая на нихъ замѣчанія, и въ то же время быстро писалъ или, оставляя перо, принимался за депеши, отдавая словесныя приказанія.
— Очень радъ пріѣзду сестеръ милосердія — обратился онъ ко мнѣ. — Госпитальныя дѣла пойдутъ лучше; больныхъ мало, но будутъ.
На мой вопросъ, гдѣ теперь генералъ Скобелевъ, Пе-трусевичъ отвѣчалъ уклончиво, прибавивъ впрочемъ, что Скобелевъ скоро прибудетъ въ Чигишляръ.
Съ парохода донесся уже второй свистъ, надо было идти на пристань. Пріѣхавшія со мною сестры милосердая раздѣлились на двѣ группы. Одна осталась въ Красноводскѣ, другая же должна была слѣдовать въ Чигишляръ. Съ послѣднею отправилась и графиня Милютина, выѣхавшая вмѣстѣ со всѣми изъ Петербурга не въ качествѣ сестры милосердія, а друга сестеръ, какъ опредѣляла графиня свое положеніе.
Былъ уже вечеръ, когда пароходъ отчалилъ отъ пристани, направляясь вдоль восточнаго прибрежья.
ГЛАВА II
Переѣздъ изъ Красноводска въ Чигишдяръ въ хорошую погоду совершается менѣе, нежели въ сутки. Бъ бурную погоду тратится гораздо больше времени, по причинѣ сильнаго мелководья у чигишлярскаго берега. Суда обыкновенно минуютъ его и идутъ далѣе къ Персидскимъ портамъ.
Часовъ въ десять утра слѣдующаго дня пароходъ нашъ остановился версты на 2 1/2 отъ берега и бросилъ якорь. Подойти ближе не было возможности, вслѣдствіе незначительной глубины.
На гладкомъ песчаномъ берегу виднѣлось множество кибитокъ, палатокъ, деревянныхъ домиковъ съ навѣсами и высокіе бунты, покрытые бѣлыми брезентами. Надъ всѣми ими возвышалась сторожевая вышка. Это былъ чигишлярскій военный постъ или, правильнѣе — урочище Чигишляръ. Лишь только пароходъ остановился, какъ къ нему подплыло множество туркменскихъ лодокъ съ парусами и небольшой паровой катеръ. Началась кропотливая выгрузка: пассажиры размѣстились преимущественно въ катерѣ; другіе, за неимѣніемъ мѣста, расположились въ лодкахъ вмѣстѣ съ грузомъ и все направилось къ деревянной пристани, выдвинутой, посредствомъ высокой насыпи, саженъ на 300 въ море. Для удобства перетаскиванія груза на берегъ, вдоль пристани были проложены рельсы и стояло нѣсколько товарныхъ платформѣ. Рельсы тянулись сажень на 100 по берегу, дѣлая въ концѣ два заворота, по бокамъ которыхъ стояли громадные бунты съ мукой, сухарями и другими продуктами. Это былъ интендантскій складъ.
Чигишлярскій постъ дѣлился на двѣ части. Съ лѣвой стороны рельсовой линіи военный посёлокъ, заключавшій въ себѣ стоянки различныхъ частей войска въ кибиткахъ и палаткахъ, артиллерійскій и инженерные парки; тутъ же и деревянный домикъ для командующаго войсками и его канцеляріи. Съ правой стороны расположился торговый людъ, преимущественно армяне; военные жили и тутъ, но немного. Въ этой сторонѣ преобладали различнаго рода лавки въ деревянныхъ лачугахъ или навѣсахъ, которые ограничивали обѣ стороны длинной площади, носившей названіе Лазаревской улицы.
Въ началѣ ея красовалась большая синяя вывѣска, съ надписью восточной редакціи, гласившей «Гостинница Іованесъ съ нумерамъ для пріѣзжимъ». Нумера эти заключались въ двухъ грязныхъ сквозныхъ каморкахъ. Затѣмъ слѣдовало нѣсколько лавочекъ съ консервами и всякаго рода мелочью и при нихъ портной, сапожникъ и даже часовой мастеръ. Двое послѣднихъ не удовольствовались своей спеціальной профессіей, а торговали еще виномъ и табакомъ Лавка Кузьмича, единственнаго русскаго торговца среди восточныхъ людей, считалась самой лучшей. У него, кромѣ вина, консервовъ, табаку, разныхъ ситцевъ, были даже игрушки… Появленіе такого страннаго товара въ пескахъ Кузьмичъ объяснялъ желаніемъ обратить особенное вниманіе на его лавку.
— Магазинъ полный-съ, — говорилъ Кузьмичъ, указывая на свое добро: —а эти штучки съ пестрятъ, въ глаза бросаются. Ну, и хорошо-съ, — намъ выгодно-съ, а покупателямъ веселѣй.
Въ концѣ Лазаревской улицы и нѣсколько въ сторонѣ, въ деревянномъ сараѣ, помѣщается складъ вещей Краснаго Креста, который устроивала и которымъ завѣдывала г-жа Де-корваль, пріѣхавшая спеціально для этого изъ Петербурга. Груды нераспечатанныхъ тюковъ возлѣ склада свидѣтельствовали, что устройство его только что начато. Недалеко отъ него, у самаго моря, подъ парусиннымъ навѣсомъ, стояли ледодѣлки Краснаго Креста. А еще дальше, но въ другую сторону, къ лескамъ, изолированные отъ другихъ построекъ, рѣзко выдѣлялись деревянные госпитальные бараки, выкрашенные въ бѣлую краску. Относительно всѣхъ другихъ чигишлярскихъ построекъ, бараки считались роскошнымъ строеніемъ, среди скудной окружавшей природы, заключавшейся въ необозримой песчаной равнинѣ съ колодцами соленой воды, и гладкой, темно-синей поверхности моря, подъ блескомъ жгучихъ лучей ослѣпительнаго солнца.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.