Ах, война, что ты сделала... - [19]

— Миша, сколько будет пять прибавить шесть?

Он долго морщил лоб, выходил из палатки, потом возвращался и радостно говорил:

— Двенадцать!

— Миша, иди, хорошо подумай и назови нам правильный ответ!

Он снова уходил и снова отвечал неправильно.

— Да, подобрал ты нам работничка, — укоризненно шутили офицеры управления батальона.

Мне уже самому было неудобно перед ними, только ведь я и подобрал его лишь потому, что это было единственное место, где бы он мог принести хоть какую-то долю пользы. Больше он ни на что не был способен.

— Миша, твои родители, наверное, много в молодости вина пили?

— У нас все его пьют, как квас и воду. Свое домашнее вино очень полезно.

— Вот поэтому ты такой и получился.

Он обижался и выходил из палатки.

Наконец я посоветовал ему, чтобы его мать обратилась с личной просьбой о переводе сына в Союз к министру обороны СССР. Надо сказать, что после ввода наших войск в Афганистан, особенно когда начались боевые действия, Министерство обороны страны было завалено письмами родителей военнослужащих, которые просили направить сыновей в другие места службы. Причины назывались самые невероятные. Помню, в нашу часть пришло письмо из Министерства, в котором дедушка солдата из нашего батальона, участник Великой Отечественной войны, ссылаясь на свои заслуги в прошлом, тоже просил направить внука в Союз. Московская резолюция на письме «Рассмотреть просьбу» была равносильна приказу. Солдата сразу же отправили во внутренний округ, и это был не единичный случай.

— Все, Миша, это твой последний шанс. В полку этот вопрос не решится — желающих уехать отсюда хоть отбавляй. Только если всех, тебе подобных, уберут отсюда, то кто же тогда будет нашу Родину защищать? Поэтому пусть твоя мама пишет министру, просит, а он — решает. Но запомни, если снова будет отказ, ты больше не будешь меня донимать своими просьбами. Договорились?

Через некоторое время он снова подошел ко мне и попросил написать от имени его матери письмо министру, так как мать не сможет сама это сделать. А написанное мною письмо он отправит маме, та попросит соседскую девушку его переписать и направит по нужному адресу.

Я добросовестно написал письмо, приведя самые убедительные причины, отдал Мише, еще раз рассказав, как нужно поступить маме в данной ситуации. Миша отправил письмо и немного успокоился. Через несколько недель он вошел в палатку, радостно протягивая мне почтовый конверт.

— Только что получил. Это вам, прочитайте!

Я достал из конверта стандартный лист бумаги. В правом углу листа московский адрес Министерства обороны страны. Стал читать: «Уважаемый Министр Обороны СССР Синельников Геннадий Григорьевич…»

— Миша! — в бешенстве заорал я. — Что ты наделал? Как ты меня достал со своей мамой! Теперь мне понятно, почему ты такой тупой! — Я не находил слов, чтобы выразить свое негодование.

— Что-то не так? — испуганно спросил он меня.

— Какой же Геннадий Григорьевич — министр обороны? Геннадий Григорьевич — это я! А министр обороны — это Маршал Советского Союза Устинов Дмитрий Федорович! Я же тебе все написал! Что тебе и твоей матери еще непонятно?

Он взял письмо, повертел его в руках, прочитал и, видимо, так ничего и не поняв, вернул мне.

— Все, Миша, еще раз заикнешься со своей просьбой, раз и навсегда уйдешь в подразделение! Ты меня понял? Это наш последний разговор на эту тему. Я уже на одного тебя истратил килограмм дефицитной бумаги. Тебе уже скоро на дембель, а ты все сочиняешь небылицы. Пристроили тебя к штабу, и радуйся! Что тебе еще надо? Ни разу в рейд не ходил, не слышал, как пули свистят, всегда в тепле, сыт и тем не менее ты еще чем-то недоволен? Ну, это уже называется борзостью! Короче, так: в следующий раз пойдешь в моем БТРе в рейд. Убьют, значит, так тому и быть! Все, иди, готовься, вечером, возможно, выйдем на Кандагар!

Надо сказать, когда был получен приказ на выход и мы стали грузиться на технику, Миша в полной экипировке неотступно следовал за мной, чуть не наступая мне на пятки, и сел в БТР, как я ему и сказал при разговоре. Посмотрев на его бледное лицо и немного успокоившись, я дал ему команду остаться в палаточном городке. Его физиономия от счастья засияла, словно ясное солнышко.

В Афганистан Миша привез с собой старенький, с потертыми от времени клавишами, аккордеон. Он часто играл на нем, причем очень отвратительно, сбивался, фальшивил мелодию, забывал слова песни.

— Миша, ну, когда ты выучишь и нормально сыграешь и споешь нам, а? — спрашивали мы аккордеониста, собравшись за столом по какому-нибудь поводу.

Он начинал самозабвенно играть, но потом опять сбивался, и это портило всем настроение. Миша репетировал, учил слова, но улучшений не наблюдалось.

Однажды мы ушли на очередную операцию, а он остался в нашей четырехместной палатке охранять имущество. Вернувшись в батальон по делам и зайдя в палатку, я с ужасом обнаружил, что в том месте, где под моей койкой стоял деревянный ящик из-под патронов, приспособленный для хранения личных вещей и документов, палатка была аккуратно разрезана. Мне стало плохо: в ящике лежал мой партбилет, секретная топографическая карта, пистолет, другие документы, немного денег.