Ах, Париж! - [37]

Он нажал на газ. Чем быстрее он доберется до Генриетты, тем лучше. Она его не ждет, но от этого их встреча будет более радостной. Он был у нее в пять и когда в семь собрался уходить, она прижалась к нему и стала упрашивать, чтобы он побыл еще немного.

Лорд Харткорт ехал через Булонский лес, и его мысли о Генриетте были полны тепла и нежности. Он свернул на маленький бульварчик, где стоял дом, который он когда-то купил. Улицы казались пустынными. Он оставил машину под деревьями у тротуара, перешел на противоположную сторону и открыл дверь своим ключом. Неожиданность его визита придавала всему приключению особую остроту и даже таинственность. Обычно его встречала маленькая опрятная горничная, которой он платил. Она открывала дверь и принимала его шляпу, Генриетта всегда ждала его наверху, иногда разряженная в экзотические платья, а чаще всего обнаженная, как и вчера, когда ей хотелось, чтобы он купил ей изумрудное ожерелье.

Свет в холле и на лестнице был погашен, а мягкий ковер заглушал шаги. Его путь освещал свет от уличных фонарей. Он прекрасно знал, что комната Генриетты будет полна света. Она испытывала ужас перед темнотой, и рядом с ее кроватью всегда горела лампа. Когда она была ребенком, ее отец в наказание запер ее в шкафу, и с тех пор у нее развилась клаустрофобия. При мысли, что может оказаться в темноте, она впадала в истерику.

Держа в руке букет гардений, лорд Харткорт неслышно повернул ручку комнаты Генриетты. Он решил разбросать цветы по подушке, чтобы ее волосы впитали их аромат. Внезапно он замер! Незнакомая голая рука лежала на плече Генриетты, а рядом на подушке лежала чья-то голова! Генриетта не одна!

Он, наверное, неподвижно стоял целую минуту. Наконец Генриетта открыла глаза. Она вскрикнула, ее крик был полон смертельного ужаса.

— Прошу прощения за мое вторжение, — ледяным тоном, который, казалось, заморозил всю комнату, произнес лорд Харткорт.

— Боже мой! Но ты не собирался сегодня приходить! — выдохнула Генриетта.

Лежавший рядом с ней мужчина пошевелился и приподнялся на локте. Он был средних лет, с седеющими волосами и с густыми темными бровями. Он уставился на лорда Харткорта с выражением замешательства на лице. Вид у него был крайне нелепый.

Лорд Харткорт резко повернулся.

— Позвольте пожелать вам обоим доброй ночи. — Его слова были полны сарказма.

Затем он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, он слышал, как кричала Генриетта. Ее пронзительный голос был неприятен, и он понимал, что она еще долго после его ухода будет кричать и ругать всеми словами своего нынешнего любовника, кем бы он ни был.

Лорд Харткорт сел в машину и завел двигатель. Он в бешенстве рванул с места и, не разбирая дороги, помчался по пустынным улицам Парижа. Причиной охватившей его ярости была не Генриетта, а он сам, допустивший, чтобы его выставили таким дураком. Еще куда ни шло, думал он, если бы мужчина, с которым Генриетта изменяла ему, был молод и привлекателен, но стареющий любовник мог означать одно-единственное — ей хотелось больше денег, больше драгоценностей, ее жадная натура оказалась ненасытна. Он презирал себя за то, что позволил себе связаться с таким мелочным, жадным, полностью лишенным совести существом.

Когда лорд Харткорт вспомнил о еще не оплаченном чеке за изумрудное ожерелье, подаренное им Генриетте вчера вечером, его нога вдавила педаль газа в пол, и он понесся еще быстрее. Можно, конечно, отказаться платить, сказать ювелиру, что он не одобряет таких дорогих подарков и что ожерелье надо вернуть. Но он знал, что стиснет зубы и заплатит. Он сделал подарок своей любовнице, а раз это подарок — она может оставить его себе. Пусть она повесится на нем! Да, пусть у нее остаются ее драгоценности, но он даст указания своему поверенному немедленно выставить ее из дома.

Да, с горечью думал лорд Харткорт, не скоро он позволит какой-нибудь проститутке заловить его в свои сети. Теперь он понимал, что никогда не любил Генриетту, ему хотелось обладать ею только из-за того, что это было предметом зависти его приятелей. Она, конечно, привлекательна, это же ее оружие. Иногда она волновала его, но, к своему облегчению, он обнаружил, что никогда не испытывал к ней более сильного чувства. И теперь в его душе остались только досада и раздражение, что она одурачила его.

Когда лорд Харткорт подъезжал к центру, занимался рассвет. Внезапно он почувствовал, как устал. Гнев испарился, и единственным его желанием было добраться до кровати. Завтра у него будет много времени, чтобы придумать, как объяснить все своим друзьям.

«Ты порвал с Генриеттой? — будут спрашивать они. — Но что, что она натворила?»

В одном он был полностью уверен: он никогда не расскажет им правды. Может, это тщеславие, может, это ребячество, но он не вынесет, если они будут смеяться над ним.

Он уже доехал почти до самого дома, когда осознал, что вся машина заполнена восхитительным ароматом. Он, должно быть, так и не выпустил из рук цветы, которые купил для Генриетты.

Перед ним высились огромные фонтаны на площади Согласия. В свете утреннего солнца они переливались всеми цветами радуги, отражая первые золотые лучики, пробивавшиеся через затянувшие небо облака. Лорд Харткорт остановил машину. Взяв букет, он высунулся в окно и, перегнувшись через дверь, выбросил его в воду.