Агнесса - [53]

Я вернулась в квартиру. Там весело, дети играют, а я все мысленно с Мирошей… Немного времени прошло — телефонный звонок. Я обрадовалась — Мироша из наркомата! — схватила трубку, и вдруг незнакомый мужской голос:

— Позовите, пожалуйста, Миронова.

— А его нет.

— Где же он?

— Поехал в наркомат.

— Давно?

— Уже минут двадцать будет.

Я не отхожу от телефона, жду — Мироша позвонит, веселым голосом скажет, что сейчас приедет обратно за нами везти всех в цирк… И правда — звонок!

И опять тот же незнакомый голос, те же вопросы. И опять — когда уехал?

— Да теперь уже минут сорок прошло, — говорю.

Я вышла ко всем, разговор, то-се, а звонка от Миронова все нет. Вдруг звонок в дверь. Домработница открыла. Входит в гостиную человек в белых бурках (такие тогда носили в НКВД), извиняется, очень любезен.

— Простите, пожалуйста, меня за вторжение, мне нужен товарищ Миронов. Он здесь?

— А вы сами откуда? — спрашивает Колесников.

— Из Наркомата иностранных дел.

— Миронова здесь нет. Он уехал в наркомат.

— Давно?

— Да уже часа два.

— Простите, пожалуйста, что побеспокоил…

Вежлив до невозможности. Ушел.

Колесников спрашивает меня:

— Агнесса Ивановна, вы знаете этого человека?

— Нет.

— Я знаю всех, кто работает у нас в наркомате. Он не оттуда. Он из НКВД.

Я похолодела.

Но вот опять телефон.

— Агнесса Ивановна, вас.

Я на миг ожила — Мироша!

Но… Мария Николаевна.

— Агнесса Ивановна, пожалуйста, скорее, скорее приходите домой!

— Зачем? Что случилось?

— Ваша мама больна…

Но я уже все поняла.

— Неправда, — говорю. — Мария Николаевна, скажите правду, что случилось. У нас в квартире чужие люди, да?

Молчит. Слышу, как она шепотом спрашивает кого-то: «Сказать? Можно сказать? Сказать?» Вероятно, разрешили.

Она мне только одно слово:

— Да.

— Иду.

Колесников страшно расстроился:

— Я так переживаю, я так переживаю, я не могу (чего не может — неясно), я так взволнован, я…

— Успокойтесь, — говорю, — вы переживаете, а я нет. Я еду домой.

Вызвала Сережину машину по телефону. Машина пришла быстро. Агулька ничего не понимает, скачет, веселится, шалит, нарочно не в тот рукав руку сует…

— Мы едем в цирк, да? Папа ждет нас там, да?

Мы спустились. Шофер тоже весел, как ни в чем не бывало (еще не знает). Подъехали к Дому правительства, он говорит:

— Так завтра мне в девять за Сергеем Наумовичем приехать?

Я уклончиво:

— Он вам сам позвонит.

Но он в ответ охотно (все Мирошу любили):

— Я в девять приеду.

Входим в квартиру. Их там полно. Рожи фашистов. У одного, помню, нижняя челюсть выпячена, нагло так папироска на губе приклеена, того и гляди свалится. Ждут…

А я… я никогда не теряю присутствия духа. Спокойно снимаю в передней пальто, села на стул, снимаю боты. Агулька притихла, смотрит во все глаза на чужих. Я ей:

— Раздевайся, мы домой пришли.

— А в цирк?

— У нас теперь дома цирк.

— Но я хо-чу-у…

Мама мне навстречу на костылях, кровинки в лице нет, губы дрожат.

— Ага, что это? Что это за люди? Зачем?

— Не волнуйся, спокойно ложись спать. Мария Николаевна, уложите, пожалуйста, Агулю и помогите маме.

Мама на грани рыдания.

А они в нетерпении — обыск по закону должны делать при мне, есть такая формальность. Я села за стол, оперлась на локоть, не смотрю на них. А они все перерыли в первой комнате, все перевернули вверх дном и переходят во вторую, и я с ними должна идти.

Вдруг прибегает этот тип в белых бурках, который якобы из Наркоминдела, но куда делась вся его вежливость, вся любезность, влетел и давай на меня грубо кричать:

— Где ваш муж? Вы мне все наврали! Вы спрятали его! Где вы его спрятали?!

А я спокойно:

— Я вас уверяю, что он пошел в наркомат.

А у самой радость: ага, думаю, значит, он от вас ушел! Не попался к вам в лапы!

А этот в белых бурках продолжает кричать:

— На какой машине он уехал?

— Понятия не имею.

Кидается к телефону, звонит Колесниковым, опять голос вежливый, сладкий, как сироп, как патока:

— Простите, скажите, пожалуйста, где ваша машина?

Вероятно, Колесников ответил, что не знает.

Этот в бурках звонит в гараж. Машина Колесникова, оказывается, уже там. А Мироши нет, и я радуюсь, и я счастлива — не поймали, не поймали! Свободен!

«Белые бурки» орет:

— Есть у вас родственники?

— Есть, — говорю.

— Назовите их телефоны.

Я раскрыла сумку, достаю записную книжку, он грубо вырвал ее. Так и не вернул мне ее потом. Стал звонить к брату Мироши. Мироши, конечно, там нет…

Так он бесился до двух часов ночи. В два часа я услышала длинный разговор с наркоматом в успокоительных тонах. Тогда я поняла — Сережа пришел. Кончилась его свобода.

Все они были бандиты, кроме одного. Он единственный говорил со мной по-человечески. Молодой, не хамская рожа. В кухне продиктовал мне адрес, сказал:

— Туда вы можете обращаться с запросами о муже. Там вам все объяснят.

— Завтра можно?

— Ну завтра еще рано. Через несколько дней.

— А передачу можно?

— Вам там все скажут.

28.

После обыска опечатали у нас пять комнат, только одну оставили нам. Там мы все сгрудились: мама, преданная нам Мария Николаевна, Агуля, Боря, кажется (первое время, пока я не отправила его к сестре), и я.

Через три недели после ареста Сережи мне вдруг вечером позвонили с Лубянки. Я целый день бегала по разным делам к знакомым, друзьям и даже Абрашку вызвала в сквер поговорить, что-то, может быть, от него узнать — он ведь везде отирался. Работы я пока не искала. Деньги, и немалые, были на мое имя положены в сберкассу — Мироша и это предусмотрел.