Агнесса Сорель – повелительница красоты - [14]

И теперь уже глаза Агнессы застилают слезы при воспоминании о том дне, когда они со старой королевой рыдали друг у друга в объятиях, и она не может продолжать.

Рене отворачивается, чтобы скрыть свои переживания от обожаемой жены и Агнессы.

– Что вы делали потом? – спрашивает он сдавленным голосом, но за демуазель отвечает Изабелла:

– Я написала в Сюмор, что нахожусь в пути на юг в Марсель, что буду ждать там тебя в надежде, мой дорогой супруг, что ты вскоре прибудешь туда.

Агнесса улыбается Изабелле в знак благодарности за передышку:

– Я никогда не забуду те печальные слова, которые сказала королева Иоланда, узнав о вашем спасении: «Когда он уехал в Неаполь, в глубине души я знала, что его ждет участь отца и старшего брата – та же самая участь. Это королевство – кубок с ядом, и оно отравило весь дом Анжу. Я должна была их поддерживать, всех троих, это был мой долг – и я его выполнила. А теперь больше ничего не осталось». Мне захотелось обнять ее, утешить… но поверьте мне, я не осмелилась к ней приблизиться.

Агнесса видит, как ее хозяйка кусает нижнюю губу, чтобы не дать слезам пролиться, но фрейлина должна рассказать свою историю до конца: они хотели услышать все – и она должна рассказать им все.

– Наконец в июле королева Иоланда получила весточку от вас, мадам, из Марселя, что ваш дорогой супруг благополучно высадился на сушу, хотя, конечно, пал духом, что вполне объяснимо. Миледи Изабелла, я видела, какое воздействие оказало ваше письмо на королеву-мать – письмо, в котором говорилось, что дела требуют вашего скорейшего возвращения в Нанси и что ее обожаемый сын не имеет ни сил, ни желания сейчас ехать в Анжу, чтобы предстать перед ней немедленно. Я знаю, что она ждала вашего возвращения каждый день, сир, но должна также сказать, что признавала ваши действия в интересах Дома разумными и объяснимыми.

После паузы Рене отвечает на невысказанный вопрос, который звучит в мыслях у обеих его собеседниц – и у жены, и у демуазель:

– Она была права – она знала меня очень хорошо. Я был физически измотан, но, кроме того, мне было слишком стыдно предстать перед своей матерью: она никогда не предавала меня, она поддерживала пять военных походов моего отца, брата и меня самого; она принесла в жертву себя и родных ради того, чтобы ее муж и сыновья могли гоняться за миражом, за королевством, которое мы считали своим по праву. Мы все знали, что моя мать делала все что могла для нас – она отдавала нам все: свою энергию, ум, силу убеждения, даже фамильные драгоценности – все это она тратила на то, чтобы финансировать нашу глупую несбыточную мечту. А теперь все кончено. – Изабелла берет его за руку и прикладывает к своим губам в знак сочувствия. – От немыслимого состояния моего отца не осталось ничего. Все потрачено на Карла VII, на моего брата Людовика и на меня. Это настоящая причина того, почему я сомневался, покидая юг. Помню, как я думал: «Вот же он я – так почему бы мне не исследовать сначала свои владения в Провансе, прежде чем пасть на колени перед моей обожаемой матерью и умолять ее о прощении?»

И Рене никнет головой, его крупное тело содрогается в рыданиях.

– Сир, пожалуйста, успокойтесь, – осмеливается шепнуть Агнесса. – Все в окружении вашей матушки знали о том облегчении, которое она испытала, когда услышала о вашем прибытии в Марсель.

Но он скрещивает руки на груди, обхватив себя за локти, и начинает покачиваться из стороны в сторону, чуть прикрыв глаза, губы его кривятся от боли.

Медленно, с трудом, Изабелла заканчивает повествование.

– Вы должны знать… я виню себя в том, что королева Иоланда умерла в одиночестве. Я подумала так: раз Рене уже едет к ней – ты можешь вернуться ко мне и помочь подготовиться к его прибытию в Нанси. Как же я ошиблась! Ведь именно тогда она нуждалась в тебе больше всего. Как же я корю себя за это решение! Моя дорогая… ты была встревожена моим вызовом?

– Мадам, признаю – в тот момент я разрывалась пополам. С одной стороны я хотела оказаться поскорее с вами и своими подругами в Лотарингии, но в то же время мне предстояло покинуть свою дорогую наставницу, которой я уже была предана всей душой. Я понимала, что, покинув Сомюр, скорей всего больше уже никогда не увижу ее. Но ее драгоценный сын был уже на пути к ней, поэтому было бы правильно оставить ее наедине с ним.

– Как ты ей сообщила? – спрашивает ее опечаленный господин.

– Мы поужинали вдвоем и сидели у камина: несмотря на то что было лето – вечером ощутимо похолодало. Я держала в руках вышивку – и опустила ее на колени. Королева Иоланда посмотрела на меня, и я сказала: «Мадам, поскольку король Рене благополучно прибыл в Прованс и вскоре приедет к вам – королева Изабелла спрашивает, могу ли я вернуться к ней на службу в Лотарингию?»

Я не успела больше ничего сказать, как она жестом остановила меня и взяла за руку: «Я понимаю, понимаю, и раз уж он едет – будет правильно тебе вернуться в Нанси. Я уверена, что научила тебя всему, чему могла, чтобы ты дальше могла идти по тому пути, который тебе уготован. Я стара, и весь мой немалый жизненный опыт подсказывает мне, каким именно этот твой путь будет. Ты преуспеешь, в этом я уверена, потому что я читаю в твоей душе и твоем сердце. Прошу тебя – помни о том, что я часто повторяла тебе: всегда следуй своему сердцу, потому что оно чистое и честное и никогда тебя не подведет». Затем она сняла со своего маленького пальчика вот это кольцо с рубином, которое я теперь ношу всегда, и надела его на мне палец, сказав, что оно помогало ей, а теперь будет помогать мне. Поцеловав меня в висок, она улыбнулась своей особенной, легкой, чуть кривоватой улыбкой, встала – и ушла.